Леонид Сандалов - После перелома

Конечно, за годы, прошедшие после войны, многое стало более ясным, чем тогда. Сейчас, например, можно обоснованно считать, что в ходе проведения наступательных операций командование и штаб 2-го Прибалтийского фронта должны были более решительно и гибко маневрировать имевшимися силами и средствами. К сожалению, в то уже далекое от нас время мы не смогли отыскать и в надлежащей мере использовать возможности такого маневра. Боевые действия войск нашего фронта в Прибалтике были напряженными, кровопролитными, в них было мало крупных прорывов на большую глубину, а также дерзких, проходивших в стремительном темпе наступательных операций. Частям и соединениям фронта больше приходилось упорно пробивать мощную, заранее созданную систему инженерных сооружений, оборонявшихся вооруженными до зубов многочисленными войсками противника. Это определяло напряженность боев и наше сравнительно медленное продвижение вперед.

Поэтому в Прибалтике более часто, чем на других фронтах, я мог бывать в соединениях и частях. При разработке планов операций я и мои сослуживцы по штабу днями и ночами работали над подготовкой необходимых документов, сбором и анализом данных о противнике и своих войсках. Аппарат штаба постоянно занимался огромным кругом организационных вопросов, имевших одну цель — обеспечить выполнение утвержденных Ставкой решений. Я хорошо знал коллектив штаба фронта. Он состоял из добросовестных, трудолюбивых, отлично знавших свое дело людей, и работа с ними приносила большое удовлетворение, была плодотворной.

После поступления решений Ставки большое значение имел контроль за тем, как они претворялись в жизнь на местах — в армиях, корпусах, дивизиях, бригадах и полках. В осуществлении такого контроля всегда ведущую роль играл (и до сих пор играет) штаб. Наиболее эффективной формой контроля я считал личное ознакомление с состоянием дел в войсках и всегда искал возможности для этого.

Обычно я сначала получал разрешение или указание на поездки в войска непосредственно от командующего фронтом, затем с заместителем детально рассматривал все вопросы, которые надлежало решать штабу, определял их последовательность, знакомил его с теми задачами, которые нам предстояло решать в войсках, с планами поездок, порядком и способами связи со штабом. Поездки в войска давали мне возможность не только видеть работу подчиненных штабов и их начальников собственными глазами, но и более оперативно влиять на нее, информировать командующего, Военный совет и штаб фронта по наиболее важным вопросам боевой деятельности войск.

Мне довелось работать с разными по своим характерам командующими. И тот и другой всесторонне и глубоко знал роль и задачи штаба, но при этом каждый по-своему относился к различным сторонам стиля и методов выполнения обязанностей штабными работниками. Маркиан Михайлович Попов был полностью согласен со мной в том, что начальник штаба фронта должен использовать каждую возможность, чтобы побывать в войсках, и всячески мне в этом содействовал. Андрей Иванович Еременко на первых порах смотрел на это без одобрения, сказав как-то, что больше привык видеть начальника штаба фронта у себя в штабе. Позже, однако, он изменил свое мнение на этот счет и часто сам ставил передо мной задачи на поездки в войска, когда требовала обстановка. Это, на мой взгляд, повышало возможности контроля за исполнением решений командования фронта, позволяло более правильно оценивать деятельность подчиненных командиров и начальников.

Ясная солнечная погода при полете из Елгавы в Москву сопутствовала мне только до восточной границы Латвии. А дальше до самой столицы лететь пришлось в условиях ненастной погоды, час от часу ухудшавшейся. Маленький По-2 с трудом пробивался через сплошные, насыщенные дождевыми каплями серые тучи, которые со всех сторон обволакивали самолет и лишали нас возможности что-либо видеть. Изредка летчик пытался пробиться выше облаков, и мы плыли над ними, как на волнах, беспрерывно проваливались в воздушные ямы.

Наконец неприятный восьмичасовой полет закончился, и мы в прогалинах между тучами увидели Москву. Летчик сделал несколько кругов над Центральным аэродромом, прежде чем решился опуститься на полузакрытую туманом посадочную полосу, но приземлились мы благополучно.

На аэродроме меня встретил представитель Генерального штаба генерал-майор В. Д. Уткин, не раз бывавший в войсках нашего фронта. Аэродром примыкал к Ленинградскому шоссе, и я по пути в центр с понятным любопытством осматривал Москву. В довоенные годы в течение нескольких лет я жил в столице, учился в военной академии и поэтому знал город неплохо.

— А Москва мало изменилась, разве что дома несколько поблекли, так как давно не ремонтировались, не красились, — делился я своими впечатлениями с сопровождающим меня генералом, показывая ему на здания, возле которых проезжали.

— Да, — согласился он, — Москва давно перестала иметь вид прифронтового города. А следы вражеских бомбардировок настолько хорошо стерты, что их даже очевидцы немецких воздушных налетов найдут не сразу.

Оставив меня в гостинице для отдыха и приведения в порядок, генерал Уткин предупредил, что он заедет через час-полтора.

— Генерал Антонов примет вас в 17 часов, — пояснил он.

Я с удовольствием принял душ и минут сорок отдохнул, а затем, не дожидаясь машины, пошел от гостиницы «Москва» к Генеральному штабу пешком. Он тогда размещался в десяти минутах ходьбы от гостиницы. Поэтому я успел пообедать в штабной столовой и около пяти часов явился на прием к Алексею Иннокентьевичу Антонову. Я гордился тем, что мой однокурсник по Военной академии Генерального штаба и друг назначен на такую высокую должность. Я не встречался с Антоновым больше года.

Переступив порог кабинета начальника Генштаба, я, признаться, был несколько поражен, когда мне навстречу поднялся заметно отяжелевший и поседевший генерал. Во всем его облике чувствовалась какая-то непроходящая усталость — видимо, результат бессонных ночей и постоянного напряжения. Только большие темные глаза Алексея Иннокентьевича Антонова по-прежнему молодо поблескивали.

Мы поздоровались. Я еще раз поздравил Алексея Иннокентьевича с назначением его на высокий пост, который фактически он занимал давно.

Вначале разговор зашел об обстановке в Прибалтике, хотя, откровенно говоря, мне очень хотелось узнать более подробно о причинах моего вызова в Москву. Антонов, глядя на карту, поинтересовался, как я считаю: не лучше ли войскам Прибалтийского фронта «поставить высокий забор» вокруг группы армий «Курляндия», то есть продолжать блокировать их, а часть сил перебросить на другие направления? Или продолжать доколачивать вместе с Балтийским флотом прижатого к морю неприятеля?