Леонид Сандалов - После перелома

Я смотрел на карту. Красные стрелы, означавшие удары фронтов и армий, решительно устремлялись на запад в направлении Праги, на север в глубь Германии, рассекали густую сеть нанесенных синим карандашом вражеских укреплений вокруг Моравской Остравы и южнее, в Венгрии...

Главный удар 4-й Украинский фронт наносил силами 38-й и 1-й гвардейской армий, как разъяснил Алексей Иннокентьевич. Задача по освобождению Моравской Остравы возлагалась на 38-ю армию. Далее эти обе армии должны наступать на Оломоуц и Прагу с выходом на реку Влтава. 18-я армия, наступая левым крылом, имеет задачу обеспечить действия правофланговых армий фронта от ударов с юга. Общая глубина операции — 450 километров. Вашему фронту приданы для усиления три корпуса — горнострелковый и два механизированных, а также артиллерийская дивизия прорыва. Выбор направления главного удара обуславливался тем, что вдоль польско-чехословацкой границы противником созданы мощные оборонительные рубежи. Поэтому войска фронта должны обойти их с юга. При таком направлении главного удара можно одновременно обойти с севера полосы вражеской обороны на подступах к Моравской Остраве. Кроме этого армии, наносящие главный удар, получают условия для тесного взаимодействия с правым соседом — 60-й армией 1-го Украинского фронта.

— О характере обороны противника, составе его войск в полосе действий фронта вам доложит наш направленец.

— Он уже информировал меня об этом очень подробно, — сказал я.

— Что касается внутриполитической обстановки в Чехословакии, то в ней вас более обстоятельно сориентирует на месте член Военного совета фронта генерал Мехлис, ваш старый знакомый, — указал генерал Антонов. Он лишь подчеркнул, что политическая обстановка в стране благоприятствует наступлению наших войск. Народ видит в нашей армии свою избавительницу от ненавистного фашистского ига, а это главное. Есть там и реакционные силы на разных уровнях, что тоже приходится учитывать. Но это, мол, вопрос особый, и политработники фронта знают его не хуже меня...

Потом Алексей Иннокентьевич ознакомил меня с наиболее важными данными о ходе наступления 4-го Украинского фронта и его соседей.

В Генштабе уже была готова директива командующему 4-м Украинским фронтом о проведении Моравско-Остравской операции, и я был ознакомлен с выдержкой из нее, касающейся главного удара: предписывалось силами 60-й, 38-й армий, 31-го танкового корпуса и двумя артиллерийскими дивизиями прорыва нанести его по западному берегу Одера с задачей овладеть с севера городами Опава, Моравская Острава и в дальнейшем наступать на Оломоуц, навстречу удару с юга войск 2-го Украинского фронта.

— Стало быть, 60-я армия передается нам? — спросил я генерала А. И. Антонова.

— И не только она, — подтвердил он. — Если вы, новое командование фронта, успешно поведете операцию, то, возможно, под Оломоуцем вам будет передана и правофланговая армия 2-го Украинского фронта. Да, — спохватился Алексей Иннокентьевич, когда я прощался с ним, — ты, как я знаю, ни разу не видел салюта. Пусть направленец свозит тебя вечером посмотреть салют за взятие Гдыни...

Остаток вечера и первую половину ночи, с перерывом для того, чтобы посмотреть салют, я провел в комнате направленца, детально изучая обстановку на своем и соседних фронтах. Одновременно пытался побыстрее протолкнуть поступившие в центральные управления от генерала А. И. Еременко заявки на пополнение фронта людьми, танками, боеприпасами. В 2 часа ночи, распростившись с работниками Генштаба, которые в то время работали, как правило, до утра, я поехал в гостиницу.

* * *

Рано утром мы уже ехали на аэродром. Погода резко изменилась, облака рассеялись. Отчасти, по-видимому, потому, что я получил новое, обрадовавшее меня назначение, Москва, московские улицы мне казались более красивыми, чем накануне. Из машины я любовался улицей Горького и Ленинградским шоссе. Я покидал Москву, унося приятное чувство душевной легкости и бодрости. Близость скорой победы ощущалась не только в сводках Совинформбюро, не только в том, что война уже шла за пределами нашей страны, ее можно было угадать по лицам людей, более оживленным и веселым. В ожидании этого светлого дня теперь всем легче жилось, работалось и воевалось.

Мне вспомнились слова Антонова:

— Ну, Леонид Михайлович, теперь уж, наверное, расстаемся ненадолго. Надеюсь, скоро свидимся.

Да, теперь, конечно, встретимся скоро, очень скоро, здесь, в столице, шумно сверкающей огнями, кипящей веселыми, праздничными толпами, громыхающей салютами...

Наш «дуглас» легко поднялся ввысь с Центрального аэродрома и взял курс к Карпатам. Однако когда мы подлетали к предгорьям, с самолетом что-то случилось.

— Надо лететь на тыловую авиационную базу, осмотреть как следует самолет, отремонтировать, — доложил мне летчик. Я, конечно, согласился.

С большим трудом самолет перевалил через высокие Восточные Карпаты, наконец стал постепенно снижаться в долину Закарпатья и едва-едва дотянул до военного аэродрома. Тщательно проверив машину, авиационные техники объявили мне, что на ее исправление потребуется не меньше трех часов.

С сопровождающим офицером авиационной базы я осмотрел городок и его живописные окрестности.

Затем мы поехали в Ужгород — главный город Закарпатья. Я счел долгом познакомиться с секретарем Коммунистической партии Закарпатской Украины Иваном Ивановичем Туряницей, избранным на этот пост в ноябре 19,44 года на перкой конференции местных коммунистических организаций. Нашел я его в помещении Народной рады. Он очень приветливо встретил меня; узнав, кто я такой, отвел мне комнату и предложил остаться переночевать. Иван Иванович показал выгравированный на одной из стен внутри рады дословный текст приказа Верховного Главнокомандующего об освобождении войсками 4-го Украинского фронта Ужгорода и Закарпатской Украины. Потом он повел меня осматривать город, показал городской кремль, другие достопримечательности города.

Мы вернулись в помещение рады, Туряница угостил меня обедом, и мы тепло распрощались. Когда я приехал на аэродром, самолет был готов к полету, и мы немедленно поднялись в воздух.

* * *

Во второй половине дня мы прилетели на фронтовой аэродром, находившийся поблизости от штаба фронта, который в то время переместился в освобожденное на днях селение Кенты, южнее Освенцима. К моему большому удивлению, почва здесь уже просохла, при езде по грунтовым дорогам поднималась пыль. А ведь только два дня назад в Прибалтике мою машину по непролазной из-за распутицы грязи тянул к аэродрому трактор.

По приезде в штаб фронта я застал генерала А. И. Еременко собравшимся к выезду в войска. Мы сердечно поздоровались, и я изложил командующему содержание своих разговоров с Антоновым и показал ему выписку из готовящейся директивы Ставки.