Зинаида Главан - Слово о сыновьях

Через несколько дней Виктору Петрову, Анатолию Попову, Володе Рагозину, Жене Шепелеву и Борису была поручена еще более трудная и рискованная операция.

В лесхозе на хуторе Погорелом работала большая партия военнопленных красноармейцев. Штаб «Молодой гвардии» решил вызволить их из фашистской неволи.

Вечером ребята собрались в лесу у хутора Погорелого. У каждого был револьвер и финка. А Боря, кроме того, рассовал по карманам отвертки, кусачки, отмычки.

Военнопленные жили в бараке, обнесенном колючей проволокой. Вдоль нее, поеживаясь от пронизывающего осеннего ветра, прохаживался немецкий часовой.

Ребята залегли неподалеку от барака. Надо было дождаться смены караула. Тихо. Только шумит в лесу ветер да чавкают по грязи шаги часового. На руке Бориса тоненько тикают часы, желтым фосфорическим блеском светятся цифры. Короткая стрелка будто остановилась. А сырость от земли подбирается к ногам сквозь намокшие ботинки, холодок заползает на спину. Встать бы, размяться, побегать. Но нельзя даже шевельнуться, чтобы не привлечь внимания часового.

Ровно двенадцать. Слышится шум шагов. Ага, смена караула. Заступивший на пост часовой быстрыми шагами ходит взад и вперед вдоль проволочного заграждения. Видимо, ему со сна холодно, может, и страшно. Да когда же он остановится, наконец? Так ведь не нападешь: чего доброго, шум подымет. Неужели так прошагает всю ночь? Нет, остановился и, привалившись к столбу, застыл на месте, будто задремал.

Виктор Петров, подкравшись сзади, бросается на него, ловко снимает часового.

Тем временем Борис кусачками успел разрезать проволоку и сделать проход в заграждении.

— Готов, — шепчет ему Виктор.

Анатолий и Боря бегут к бараку. На дверях висит замок. Боря ловко взламывает его и входит в низкое длинное помещение. Разбуженные возней у двери, пленные настороженно всматриваются в незнакомых пришельцев и не могут понять, что произошло.

— Выходите, товарищи, — негромко обращается к ним Анатолий. — Быстрее выходите, пока немцы не всполошились.

Минута колебания, и вдруг раздается чье-то приглушенное восклицание:

— Братцы, это партизаны!

— Да, партизаны, — гордо подтверждает Боря. — Выходите скорее.

Шум, движение, объятия и радостные, идущие от сердца слова благодарности:

— Спасибо, братцы…

Через несколько минут барак опустел.

Немцы и их прислужники полицаи с ног сбились в поисках партизан. Они облазили заброшенные шахты, прочесали приречный лесок, рыскали по чердакам домов. Но нигде ничего не нашли.

А по городу, по хуторам и поселкам шла молва о подвигах неизвестных смельчаков. Кто-то сжег скирды с хлебом, которые немцы собирались обмолотить, а зерно отправить в Германию; кто-то напал на охрану, гнавшую скот на бойню, и отбил стадо; кто-то взорвал склад с горючим.

Над городом чаще проносились советские самолеты. А на востоке все явственнее слышался отдаленный гул дальнобойной артиллерии.

В ночь под новый, 1943 год молодогвардейцы провели последнюю боевую операцию, закончившуюся для них трагически.

У клуба имени Горького остановилась немецкая автомашина, доверху нагруженная какими-то тюками. Комсомольцы тотчас выяснили, что в тюках запакованы подарки для немецких солдат, и, выждав, пока шофер отлучится погреться, похитили несколько мешков и спрятали их в подвал клуба имени Горького, в котором Женя Мошков руководил кружком самодеятельности.

Приступая к этой операции, комсомольцы думали о большом, благородном деле. Они надеялись сбыть подарки на рынке, а вырученные деньги раздать многодетным женщинам, мужья которых сражались в Красной Армии.

Немцы сразу заметили пропажу и, вызвав полицию, произвели обыск в ближайших к клубу домах, но ничего не нашли. На другой день полицейский, которому было поручено искать исчезнувшие вещи на базаре, задержал там мальчика, продававшего немецкие сигареты. На допросе мальчик сначала сказал, что выменял сигареты на кусок хлеба. Ему не поверили, избили и бросили в холодную. Не дав опомниться от побоев, его снова вызвали на допрос, на этот раз в камеру пыток. Мальчик испугался и сказал, что сигареты ему дал Мошков, а других он не помнит.

Мальчика выпустили. Но спустя час в клубе были арестованы Женя Мошков, затем Виктор Третьякевич. Сережа Тюленин, находившийся в это время за кулисами, немедленно сообщил об аресте Туркеничу, Кошевому и другим молодогвардейцам.

Узнав об аресте своих боевых друзей, Ваня Земнухов пошел в полицию — пытался доказать, что они ни в чем не виноваты. Домой Земнухов не вернулся, он тоже был арестован.

Первого января Боря с самого утра слесарничал дома. Я попросила его сделать ручную крупорушку, чтобы смолоть зерно и напечь по случаю праздника пшеничных лепешек.

Он усердно взялся за дело, предвкушая сытный новогодний завтрак. Закончив возиться с крупорушкой, он встал с табуретки и шутливо сказал:

— Ну вот, мама, мельница готова. Можно засыпать зерно.

Пока я возилась со стряпней, Боря куда-то уходил, видимо, в штаб. Вернулся он взволнованный, побледневший. Он бесцельно шагал по кухне, не находя себе места, и, улучив момент, шепнул мне:

— Мама, надо поговорить. Выйди в сад.

Торопливо накинув на плечи платок, я вышла следом за Борисом. Мы сели на скамейку, и Боря с трудом, словно ему сдавило горло, выговорил:

— Знаешь, мама, случилась большая беда: арестовали Женю Мошкова… Помнишь, я рассказывал, мы освободили его из лагеря военнопленных… и еще арестовали Ваню Земнухова и Третьякевича, который недавно пришел к нам из Ворошиловградского партизанского отряда. Мы еще не знаем, выдал кто-то из нас или это случайное подозрение.

— Что же делать, Боря? — спросила я в отчаянии.

— Ты не волнуйся. Может, мы напрасно тревожимся. Могут продержать несколько дней и, ничего не добившись, выпустить, как выпустили меня. Но нам надо быть готовыми ко всему.

Немного помолчав, Боря со вздохом признался:

— Возможно, нам придется уйти из города. Это мы решим сегодня… Вот, мама, какие дела. Я пойду в штаб, ты не горюй.

Из штаба он пришел поздно вечером. Дожидаясь Бориса, у нас сидел Толя Попов.

— Знаешь, Боря, приходил квартальный и назначил нас с тобой дежурить около того дома, в котором вчера кто-то всю семью убил…

— Новое дело! — сердито отозвался Боря. — Никуда я не пойду.

— Не выдумывай. Лишнее подозрение вызовешь. Лучше подежурить, — со спокойной настойчивостью сказал Толя.

Боря согласился, и они ушли. Под впечатлением разговора с сыном я не могла уснуть. Предчувствие чего-то страшного, неотвратимого не покидало меня.

Боря несколько раз заходил погреться. Он сидел, подпирая голову руками, и жадно курил. Или вдруг сердито бросал папиросу и опять уходил на свой пост. Нетрудно было заметить, что он глубоко переживал арест своих товарищей.