Леонид Рейзер - Планида Сергея Капустина

Родная Ухта-1 находилась за тысячу с лишним верст от Кремля, а новая Ухта-2 – километрах в двадцати от Спасской башни. Но для Сергея большой разницы не было, не было таких качественных различий между северным рабочим городом и западной рабочей окраиной столицы. Сетунь находилась на отшибе, метро поблизости еще не провели, добираться сюда было удобно на электричке, выходя на предпоследней перед окружной автодорогой станции, которая так и называлась «Рабочий поселок». Этот поселок в глазах жителей центра города являлся чем-то немосковским; Сетунь многие называли «деревней».

Здесь был свой уклад. Уклад трудового, заводского люда. Уклад простой и ясный: рабочая смена, жена и дети, законный выходной, аванс и зарплата… Отсюда не стремились переезжать поближе к центру, здесь почти каждый знал почти каждого хотя бы в лицо. И нет смысла искать информацию о населении района Сетунь и сравнивать с тем, сколько людей было в Ухте в детскую и юношескую пору Сергея Капустина; куда важнее почти близнецовое сходство в укладе «той и другой» Ухты.

Чтобы лучше себе представить этот феномен Сетуни, приведем высказывание крыльевского хоккеиста 80-х годов, которое он сделал совсем недавно, в 2017 году:

Сергей Пряхин, чемпион мира 1989 года, первый российский хоккеист, выступавший в НХЛ:

«…Ну вот сама атмосфера здесь, на Сетуни, какая-то особенная, наверное. Знаете, как раньше нас называли: «деревней». Рядом же со МКАД, окраина московская. Тогда еще здесь тихо было, спокойно; не все было застроено многоэтажками. Не клуб «деревней» называли, а район наш: мол, в деревню едем играть…

Сама атмосфера какая-то на Сетуни подразумевает, что ты дома находишься. Здесь и болельщики особенные, какие-то очень свои. До сих пор я могу идти по улице – и меня останавливает болельщик, начинает расспрашивать про клуб, про мои дела. А ведь я когда закончил играть? Считайте, под двадцать лет уже прошло. Добрые отношения здесь между болельщиками и командой. Всегда такими они были.

И в столовой нашей по-прежнему вкусно кормят. А раньше вот девчонки работали здесь по много лет, готовили по-домашнему, без приукрашивания – по-домашнему на самом деле, да. Команда же питалась одно время здесь.

Ну я же говорю – здесь какая-то сама атмосфера везде особенная. Очень теплая. И чистая очень».

А теперь отмотаем ленту времени и зафиксируем ее на начале 70-х.

Игорь Капустин:

«Здесь не Москва была. Была Сетунь. Рабочий поселок такой. Ну а в народе частенько называли Сетунь «деревней».

Если вспомнить те времена… В фильме «Москва слезам не верит» есть такая реплика: «А помнишь, как мы ездили целоваться в Кунцево…» А между прочим, от Кунцева до Сетуни шагать еще и шагать.

А сегодня здесь пройдешь – и разве подумаешь, что ты в Москве?!»

Восемнадцатилетнему новобранцу «Крыльев» ментально не пришлось ломать себя, обживаясь в Москве. И потому чувствовал он себя комфортно. Ничто не мешало ему прогрессировать в деле своей жизни – в хоккее.

Те шесть лет, что обитал здесь Сергей до вынужденного перехода в ЦСКА, Капустин оставался скорее ухтинцем, ухтинцем с московской отметиной, нежели москвичом.

В той или иной степени это повлияет на его судьбу – на драматичные коллизии, возникшие уже после завершения спортивной карьеры…

Коснемся этого подробным образом в финальных главах книги. А пока переносимся в 71-й год, когда Капустина приняли в «Крылья Советов» без каких-либо оговорок и предварительных условий, без колебаний приняли и отправили вместе с командой на послесезонный сбор в Кисловодск.

Сделаем одну важную оговорку.

Вокруг ухтинского молодого дарования не было шума, пересудов, прогнозов, какие обычно возникают при появлении на горизонте будущей звездочки. Вообще всем нам кажется очевидным, что общепризнанная впоследствии звезда едва ли не с детства проявляла себя невероятно ярко.

Мальцев скорее являлся исключением: только Эпштейн распознал в нем мастера, зазвав в воскресенский «Химик», как сразу же подсуетилось «Динамо» – Чернышев строго-настрого указал своему помощнику Тихонову призвать кирово-чепецкого самородка под бело-голубые знамена. Даже Харламов заблистал не сразу, пройдя школу мужества в уральском Чебаркуле; даже Якушев сразу не раскрылся в полный свой высоченный рост, а Михайлов вообще в двадцать пять лет появился в ЦСКА.

О Капустине не было пересудов. В юношескую и молодежную сборные его не приглашали. Знали о нем, по существу, только в Ухте. И хотя «Нефтяник» прилично выступал в своей зоне, успешный сезон, там проведенный, шумиху вокруг Капустина не создал.

В Москве не всполошились, прознав о просмотре в «Спартаке». Ни ЦСКА с «Динамо», ни «Крылья Советов». На капустинское счастье, Ковалевскому хватило терпения и энергии, которые зиждились на интуиции, на вере в перспективу Сергея, и он совершил вторую попытку, обратившись к зоркому и мудрому Кулагину.

И мы должны это понимать, восстанавливая стартовый период Сергея Капустина в «Крыльях Советов». Его никто толком прежде не знал. Ни тренеры, ни игроки.

Юрий Терехин – защитник, 1951 года рождения, воспитанник школы ЦСКА, выступал за «Крылья Советов» в период 1971–84 годов:

«Мы с Сергеем познакомились в 71-м. Одновременно пришли в «Крылья», когда Борис Павлович уже принял клуб. Кулагин планомерно вел селекционную работу. Помню, что уже в феврале я определился с тем, куда пойду, в какую команду мастеров. Мы были еще в армии, а Борис Павлович набирал потихонечку тех, кто, на его взгляд, усилил бы «Крылья Советов». Сидел на трибуне и никуда не вмешивался. Мы, на кого он глаз положил, закончили цээсковскую школу, а она была тогда лучшей хоккейной школой в мире. Но так сложилось, что сразу несколько ребят, стремившихся в «основу» ЦСКА, расценили шансы на это как невеликие и потому охотно откликнулись на приглашения Кулагина, который возглавил «Крылья Советов»: Анисин, Лебедев, Бодунов, еще Карнаухов, я… Долго Борису Павловичу не пришлось нас уговаривать, мы как-то объединились и попали в его команду.

Но попали с небольшим опозданием из-за того, что оформлялись документы демобилизационные из армии. На два-три дня позже прибыли в Кисловодск, где Кулагин устроил необычный тренировочный сбор. Необычность заключалась в том, что проводился он после сезона, когда никаких матчей не было. Казалось бы, зачем такая канитель, зачем хоккеистов перегружать без нужды? Как Борис Павлович полушутя-полусерьезно объяснял своим помощникам: «Пускай в июне, в отпуске, ребята гуляют, пьют, позволяя себе лишнее. Зато в мае на сборе повкалывают по полной программе под нашим присмотром и за счет этого за время отпуска совсем уж форму не растеряют».