Юрий Поляков - Селфи с музой. Рассказы о писательстве

В «Дне литературы» Яриковой вторил критик Николай Переяслов: «Будучи наблюдательным писателем и зная жизнь как бесконечное множество переплетающихся между собой нюансов, Поляков почти всегда пишет только о том, что практически мгновенно узнаётся читателем как его собственный, индивидуально неповторимый человеческий опыт, а потому и принимается им как безоговорочно абсолютная жизненная правда. Если же что-то в произведении Полякова откровенно «выпирает наружу» и представляется неестественно раздутым, значит, это сделано специально для того, чтобы читатель обратил внимание и задумался над его сутью. Именно такова, на мой взгляд, гипертрофированная и почти исключительно плотская сексуальность многих персонажей, встречающихся нам в таких вещах, как «Небо падших», «Подземный художник», трилогии «Замыслил я побег…», «Возвращение блудного мужа» и «Грибной царь», отчасти в «Козлёнке в молоке», а также во многих его пьесах…»

Отклики были разные. Горьковед Павел Басинский, поместив повесть в «золотую пятёрку поляковских вещей», констатировал: «Небо падших» – маленькая, концентрированная сага о новейшем русском капитализме и о том сложном человеческом типе, который сложился в эту эпоху и который сегодня определяет жизнь нашей страны, желаем мы этого или нет. На мой взгляд, повестью «Небо падших» автор объединил две читательские аудитории. Эту вещь должен с интересом прочитать как новый русский, так и тот, кто в силу возраста, обстоятельств и просто душевных качеств оказался на обочине жизни. В процессе чтения эти две аудитории имеют редкую возможность без презрения и раздражения посмотреть друг другу в лицо, как это делают случайно встретившиеся вкупе преуспевающий коммерсант и неудачливый прозаик… Между «ЧП районного масштаба» и последней повестью «Небо падших» громадная дистанция. Если в первой писатель «колебал основы», то в последней мучительно ищет их… В нашей литературе нет вещи с более точным и страшным диагнозом новорождённому капитализму. Не второе и не третье поколения, а самое первое ущербно на самой вершине взлёта! И всё потому, что нельзя обмануть жизнь. Нельзя добиться благополучия, обворовывая и разрушая свою страну, как нельзя стать большим писателем ценой предательства своей духовной родины, какой бы нелепой и нищенской перед лицом цивилизованного мира она ни представлялась…»

Тем временем Владимир Березин в «Независимой газете» настаивал на том, что я грубо исказил правду жизни: «На самом деле это сказание о новых русских. Но не о настоящих новых русских, а о тех, которых придумало массовое сознание, которых создал обыватель, подглядывая за ними в дырочку. Обыватель создал их по своему образу и подобию – только ещё хуже… Надо сказать, что Поляков всегда был популярен через общественный интерес к теме. Актуальность стирки чужих портянок, актуальность свального греха в комсомольской сауне…»

«Независимая газета» принадлежала в ту пору Борису Березовскому, и опубликованный в ней отзыв вряд ли мог быть другим. Зная, как часто и по каким мелочам Борис Абрамович вмешивался в редакционную политику Виталия Третьякова, можно предположить, что рецензию инициировал сам хозяин, внимательно следивший за современным искусством. К тому же по психотипу и некоторым эпизодам биографии мой Шарманов (в частности, своей гиперсексуальностью) напоминает Березовского. Да и закончили они одинаково плохо. Кстати, почти в то же время Березовский заказал хваткому режиссёру Павлу Лунгину и профинансировал фильм «Олигарх». Герой ленты Платон Маковский (Владимир Машков) талантлив, энергичен, по-своему справедлив и к тому же всё время страдает от чужого предательства. Я давно заметил, профессиональные кидалы постоянно твердят о вероломном коварстве окружающих. Но фильм, смастаченный по всем законам коммерческого кино, в прокате провалился: зрители не поверили ни режиссёру, ни его героям. Сегодня эту ленту просто стыдно смотреть…

Автору «НГ» возразил в журнале «Проза» тот же Николай Переяслов: «Как бы ни возвеличивал новых русских В. Березин, а повесть Ю. Полякова – это такой же обличительный документ нынешнему режиму, как, скажем, «Архипелаг ГУЛАГ» А. Солженицына – социализму. Но если созданное Солженицыным полотно обвиняет власть России в уничтожении своих, хотя и гипотетических, противников, то повесть Полякова показывает, как эта власть угробливает уже собственных апологетов… Даже если бы автор не показал физической смерти Шарманова, мы всё равно были бы вправе говорить об обличительности поляковской повести, так как отнять у человека смысл жизни практически равнозначно тому, что отнять у него и саму жизнь…»

А вот как я сам оценивал «Небо падших» в интервью 1998 года:

«Моя повесть о любви. Странной, трагической. Изломанной… Понимаете, судьбы так называемых новых русских отданы сейчас на откуп детективам и другим развлекательно-чернушным жанрам, которые по своей природе стоят гораздо ближе к кроссвордам, помогающим убить время в электричке, нежели к литературе. На самом деле русские мальчики эпохи первичного накопления ещё ждут своего Достоевского. Есть, конечно, травоядные, питающиеся долларовой зеленью. Их задача – набить поскорее брюхо и отползти из «этой страны». Мне как литератору они не интересны… Но есть и другой тип нового русского. Эти люди замысливали свою жизнь иначе – хотели быть учёными, военными, изобретателями, художниками. Радикальные реформы направили их пассионарную энергию в другое русло. Им сказали: «Обогащайтесь!» – и они обогатились. Ноу многих в душе остались боль и горечь оттого, что в сегодняшней России предприимчивый человек может добиться благополучия, лишь разрушая собственную страну и обворовывая соотечественников… В этих людях при всём внешнем блеске что-то непоправимо сломалось. И даже великий дар любви оборачивается для них пыткой. Такая любовь не рождает, а отнимает жизнь… Впрочем, тема возмездия – одна из ведущих в русской литературе …»

«Небо падших», побыв бестселлером, стало тем, что книгопродавцы называют «лонгселлером». Повесть до сих пор переиздаётся и раскупается. Её перевели на польский, словацкий, китайский, венгерский, сербский, румынский, немецкий и другие языки. Она дважды экранизирована, чем не может похвастаться ни один, даже самый облауреаченный автор последних десятилетий. Но об этом чуть позже…

Итак, закончив повесть, я вернулся к наброскам романа, который получил впоследствии название «Замыслил я побег…». Кроме того, внезапно меня возлюбила Синемопа – так прозвал музу кинематографа режиссёр Жарынин – герой моей иронической эпопеи «Гипсовый трубач». Однажды за полночь заголосил мобильник, оставленный Иваном Ивановичем мне на память после неудачных выборов. К моему удивлению, то был Станислав Говорухин, звонивший, судя по гомону, из ресторана или казино. Хмуро и неторопливо он сообщил, что прочитал «Козлёнка в молоке», местами смеялся и теперь предлагает мне принять участие в работе над сценарием по мотивам повести Виктора Пронина «Женщина по средам».