Борис Фрезинский - Скрещенья судеб, или два Эренбурга (Илья Григорьевич и Илья Лазаревич)

Я писал вам о художественных принадлежностях. Но теперь я думаю, не стоит. До порук неизвестно сколько времени. Может быть, совсем не так много. И если какой-нибудь месяц, то и возиться не стоит. Успею потом. Тем более, что дни теперь коротки. Но против карандаша и альбомчика (с не слишком шероховатой бумагой) ничего не буду иметь против. <���…> Я ежедневно играю 4 партии (minimum) в шахматы с разными игроками и за все время проиграл 5 партий, причем последнюю неделю — ни одной. Свидание с папой было чрезвычайно кратко! Вероятно потому, что в этот день было много народу. <���…> Подумайте, вы теперь можете быть за меня куда покойнее. Здесь я в полной безопасности. Я избегаю даже многих опасностей, которые угрожают на каждом шагу обывателям.

<���…> Сегодня начальник передал, что с будущей недели будут кой-какие льготы. 1 час прогулки. Параши, которые ставятся на ночь в камеру, будут совсем приняты. На передачах будут присутствовать некоторые политические. Да, еще маленькая новость. После долгих разговоров, наконец рассортируют политических. Административных отдельно. Получивших крепость отдельно. Теперь заниматься совсем хорошо. Утром. Вечером похуже, но тоже можно часа 3–4. Но вечером я заниматься не умею».

19 декабря (сестре; перевод с французского):

«Я получил твое милое письмецо, первое от тебя, и оно доставило мне много радости. Скажи, ничего, что я пишу по-французски? Если тебе приятнее по-русски, я готов. <���…> Я оказываюсь самым счастливым из всех. Действительно, я себя чувствую как christos za pazuhoi. Клопы, о которых ты мне пишешь, уничтожены, я посыпал долматским порошком и изгнал их, вытряхнув матрац и простыни на дворе. Что в тысячу раз хуже — это вши, но они исчезли. Ах, сестренка, я не знаю, о чем и что буду думать через два года, но теперь я счастлив, спокоен, в безопасности и доволен. Уровень заключенных очень низок, но у меня есть несколько новых друзей. <���…> Маленькие телеграммки, которые летят при помощи веревок из одного корпуса в другой, называются „пистолетами“. Пишут друг другу глупости, пустяки. О, если б это были только глупости. Уровень не очень высокий. Очень интересно и занимательно, когда находишься в тюрьме, — поболтать, написать, увидеть лицо другого пола. Бог мой, можно и полюбить. Можно пошутить, однако здесь это происходит как в гимназии или пансионе. И это не похоже на политическую тюрьму. Я не обобщаю. Я не говорю от всех. Получил пастели, карандаши и альбом. Могу рисовать. Только немного неприятно, что здесь совсем мало знают — что такое рисовать. Это всегда неприятно. Мама говорит, со слов Жоржа, что в журналах было несколько слов по поводу нашей студенческой выставки и что я был замечен. Я ведь очень чувствителен к похвалам. Они мне приятны. <���…> Сегодня мама попросила у меня разрешения поехать отдохнуть вместе с папой и не навещать меня это время. Тссс… Не говори родным, упаси тебя Бог! Я был в течение нескольких дней в больнице! У меня была чесотка. Прошла очень быстро. Ты видишь, мама это даже не заметила, хотя она меня видит каждую субботу. Там было прекрасно. Просторная комната, светлая, с высокими потолками, на 14 больных. Другая — меньше, на троих. Один из них — я. И передняя. Ванная комната. Вокруг сад. Два часа прогулки по аллеям. Не шумят. Люди серьезные, читают. Комнаты не закрыты. Всего лишь один охранник в саду, в комнатах — нет. Чувствовалось почти как на свободе. Если б у меня были краски, как прекрасен был бы этот сад. У стен тюрьмы».

22 декабря:

«…Были ли на выставке мои последние работы из Le Pontu? Кто еще принимает участие в выставке? Были ли на выставке мои маленькие quasi-литографии?»

28 декабря:

«Вы, наверное, подумаете, что это я для праздничка вам хорошие вещи говорю. А между тем, это факт! И ничего с ним не поделаешь! Я сейчас в таком веселом и хорошем настроении, какого давно не припомню. Правда, можно было бы больше заниматься, чем я это делаю, ну да за всем не угонишься. Я мечтаю только об одном: чтобы вы были также веселы, как я».

2 января 1908:

«Вот это для меня неожиданность, что вы оказались в Ницце! <���…> А вы, дорогие мои, как приедете, ведите себя приличнее. А то я уверен, что сейчас же начнете бегать, ездить, волноваться — в то время, как я спокойно сижу в Лукьяновке. Римским правом я занимаюсь ежедневно, но дело идет очень медленно. Все же я надеюсь, что преодолев бесконечные латинские формулы, и остальное быстро проглочу. Следствие по моему делу еще не закончено, но говорят, что это так быстро здесь не делается. Вообще вам причинили гораздо больше неприятностей, чем мне, и это досадно».

11 января 1908 (сестре):

«Я уже четыре недели как нахожусь в больнице, но это имеет свои хорошие стороны. Пища, воздух, все значительно лучше, чем у меня на квартире <���…> Начал рисовать. Читаю. Хорошо, спокойно. Тихо. Чувствую себя великолепно. Дай Бог всякому. Можешь себе представить, какая пакость Римское право! Все идет, а Римское право не идет. Скучная вещь! Что делается у нас! На днях в Киеве военно-окружной суд дал двум студентам по 15 лет каторги за попустительство и недонесение властям. В тот же день за недонесение властям по поводу убийства станового пристава — двум по 10 лет каторги. И так каждый день. В Петербурге, Москве, Одессе и Киеве ежедневно по несколько смертельных казней за то или другое, иногда очень мелкое дело. С большим удовольствием взялся за рисование. Конечно, портреты. Каких художников ты теперь видишь, с кем знакома? Новый год встретил тихо, но благородно. В пять минут первого заснул <���…> Здесь можно увидеть много симпатичного, много несимпатичного, много трагедий, очень много. Это интересно. У каждого самого простого, неинтересного человека, оказывается, есть и душа, и чувства, и мысли. Совсем неожиданно иногда. А у других, у которых могло бы быть что-нибудь, оказывается что-то склизкое и дряблое вместо внутренностей, приблизительно то, что Горьковский черт вытащил из сердца человека».

28 января:

«Сегодня меня вызвали в Жандармское Управление для прочтения всего следственного материала. Теперь следствие закончено, и дело передадут в Киевскую Судебную Палату — прокурору. Может быть, если не будет задержки, дело будет назначено еще до Пасхи к разбирательству. Чтобы не задерживать дела, я заявил, что свидетелей вызову потом к суду и никаких ходатайств не возбуждаю. Справлялся относительно выхода под залог. Оказывается, теперь это уже дело прокурора. Вчера получил письмо от сестры. Написала длинное письмо. Молодец. Сегодня ровно три месяца, как меня арестовали. Сегодня же были в бане. Таким образом, сегодня радостный день. Последние дни Киевская палата довольно щедро раздавала и каторгу и ссылку по 126 ст., но не думаю, чтобы мне следовало опасаться чего-либо.

Читать дальше