Юлий Марголин - Путешествие в страну зэ-ка (Полныӣ текст)

Был ли я доволен? Я обезумел от счастья, я не знал, что со мной делается, это был мой самый светлый праздник в лагере. Актировка - больше, чем инвалидность 2-ой группы. Актировать заключенного - значит официально подтвердить, что он не только непригоден к физическому труду, но и не может восстановить своего здоровья в лагерных условиях. Эта формулировка: - "в лагерных условиях" очень важна. В нормальных условиях он еще может восстановить свою трудоспособность, но в лагере - Санчасть складывает оружие. В 1943 году на основании "актировки" освободили много инвалидов. Этот документ давал формальное основание для моего освобождения. Мое положение в лагере менялось радикально, и эта смена пришла неожиданно. Я был ошеломлен.

Еще несколько дней назад Моргунов гонял меня как собаку, и моя очевидная слабость только раздражала всех, окружавших меня. То, что я был доведен до инвалидного состояния, само по себе было недостаточно. Если бы не интервенция Максика, который стационировал меня и потом подсунул заезжему гостю - если бы не протекция и личное знакомство, я продолжал бы ходить на работу, как другие, которые не были в лучшем состоянии, чем я, и которых актировали за 2 недели до смерти.

В стационаре я помогал вести отчетность. Карахан повел меня в процедурную, усадил за столик, дал перо и чернила, и я переписал в 2 экземплярах 15 актов, 15 документов актировки, среди которых был и мой собственный. Забавно было то, что этот документ, который равнялся для меня спасению жизни в последнюю минуту - был мистификацией. 24 болезни выписали мне в этом документе, потому что, если бы просто написали правду, что спустя 21/2 года пребывания в лагере я больше не в состоянии стоять на ногах - этого было бы недостаточно.

Последующие дни я провел в радостном возбуждении, в праздничном тумане. Прежде всего было ясно, что на основании актировки оставят меня лежать в стационаре продолжительное время. Документы актировки были отправлены на утверждение в Ерцево. Там половина из них потерялась, в том числе и мой собственный. До конца года поэтому меня еще дважды вызывали на переосвидетельствование. Всякий раз спасал меня мой внешний вид - седая голова в 42 года, исключительная худоба, жалкое бессилие и измождение.

Власть нарядчика кончилась надо мною со дня актировки. С того времени я работал только добровольно и по своему желанию - чтобы не умереть с голоду на инвалидском пайке. Самочувствие мое поднялось. Лагерник, которого не имеют права выгнать каждое утро на работу по усмотрению администрации - продолжает быть зэ-ка, но на половину он уже вне лагеря, - он уже не лагерник в специфическом каторжном смысле этого слова, означающем рабский труд. Он может выбрать, может бросить работу, которая ему слишком тяжела, и не работать совсем, если предпочитает голодную смерть.

В первые дни после актировки я, как счастливый ребенок, лежал улыбаясь всему свету и примиренный со всеми. Я не получил религиозного воспитания и до лагеря никогда не беспокоил Бога своими молитвами. В лагере, где моя судьба превратилась в игрушку стихий и случайности, я впервые ощутил потребность выразить словом упрямую веру в чудо спасения, в мировой Разум, незримо присутствующий за мировой бессмыслицей. Тогда я научился кончать свой день словами: "Боже, выведи меня из грязи и верни на Родину". Но только сейчас я почувствовал, что этот счастливый исход становится действительно возможным.

У меня была потребность поделиться с кем-нибудь своим счастьем. Я написал письмо в Палестину, письмо домой, жене, заадресовав его своим собственным именем: "Д-р Юлиус Марголин"... В ту минуту, когда я кончал его, вошел в палату уполномоченный и увидел издалека, что я что-то пишу. Это было вечером, тусклая электрическая лампочка горела против моей койки, и я не заметил недоброго гостя. Он подошел ко мне, отобрал письмо, произвел обыск в моей тумбочке и нашел неизменные "Вопросы Ленинизма" Сталина. Внутри лежала фотография сына - единственное, что у меня еще осталось от прошлой жизни. Он забрал и фотографию.

В другое время я бы очень огорчился. Но теперь ничто не могло меня омрачить и вывести из состояния блаженного счастья.

Слава Богу, я был инвалидом!

Суммируем факты.

Д-р Юлий Марголин, независимый журналист, человек здоровый и отец семьи, польский гражданин, с местом постоянного жительства в Палестине, ничего общего не имеющий с Советским Союзом и ничем пред ним не повинный, был в сентябре 1939 года захвачен Красной Армией на территории Польши, в момент, когда он возвращался, к себе домой, в Тель-Авив. Документы, паспорт, визы были у него в полном порядке. Что должно было произойти?

Очевидно по проверке документов и выяснении, что данное лицо не является ни шпионом, ни вором, ни убийцей, следовало дать ему возможность продолжать дорогу к домашним пенатам. В этом случае данная книга не была бы написана, и д-р Юлий Марголин до конца своих дней оставался бы в приятном убеждении, что Советский Союз есть государство, идущее в авангарде революционной Демократии. Что произошло?

Д-р Марголин был задержан на 9 месяцев, после чего арестован и по неправдоподобно-нелепому обвинению, в отсутствии у него легальных документов /как будто наличие польского паспорта у польского гражданина нарушает законы Сов.Союза/, - водворен на пять лет в исправительно - трудовой лагерь. Там след его заглох для мира. Через 2 с половиной года он был превращен в калеку, в жалкое и вечно-голодное существо, которого при встрече не узнали бы самые близкие люди. Ясно, что первое время д-р Марголин был поражен, был ошеломлен таким обращением. Ему казалось, что это ошибка или его личная неудача. Но в лагере у него открылись глаза, и он увидел, к ужасу своему, вокруг себя миллионы людей, советских и несоветских, которые находились точно в таком же положении. Он сделал удивительное открытие, от которого у него дух занялся: что это не ошибка, а с и с т е м а - особый способ управления государством, занимающим шестую часть света, и народом, который только таким путем возможно удержать в повиновении. Лагеря с исторической необходимостью возникают и системы принудительного труда, введенной в Советской России. Система же принудительного труда с логической необходимостью вытекает из коммунизма. Не может быть коммунизма во всенародном масштабе, который бы не опирался на жестокую центральную власть, осуществляющую хозяйственный план мерами крутого принуждения. Нет коммунизма без государственного планирования продукции. Нет планирования продукции без принуждения к труду. И нет принуждения к труду без лагерных санкций. Все это, очевидно, с согласия населения. Обеспечить это согласие - плевое дело для власти, которая безраздельно и монодольно господствует над потом, кровью и каждой укрытой мыслью последнего из своих подданных. Выборный аппарат опасен только слабым владыкам. Сильным он служит послушно, как собачка на задних лапках.