Юлий Марголин - Путешествие в страну зэ-ка (Полныӣ текст)

По окончании заседания стража должна была вмешаться, чтобы помешать Кампесино броситься на Моргана. Кампесино подошел ко мне и начал говорить на смеси испанского с русским: "Ты был поздно в России! - сказал он мне, - я могу тебе рассказать, что они делали с "худиос" в Одессе и Крыму в 38 году!". Я просил его написать, что он знает о преследованиях "худиос" - для еврейской печати в Израиле... но кто-то помешал нашей беседе.

На следующем заседании выступили свидетели со стороны "Леттр Франсэз". Коммунисты изменили свою тактику, они сперва отказались от вызова свидетелей, но потом решили, что нельзя оставлять все поле сражения за свидетелями Руссэ. Время процесса было ограничено 10 заседаниями, и потому важно было хотя бы одно заседание вырвать у людей, которые пришли из лагерей.

Свидетели со стороны коммунистов не пришли из лагерей. Это были французы, члены коммунистической партии. Лидер французской компартии Фернан Гренье. Лаффит, член редакции "Юманите". Вдова известного коммуниста Вайан-Кутюрье. Популярный в Париже рисовальщик Жан Эйфель. Адвокат мэтр Брандон... О чем говорили 12 свидетелей против Руссэ? Одни из них произносили политические речи: Американцы готовят войну, Руссэ им помогает создать настроение против Сов.Союза. Другие рассказывали, какой прекрасный человек Пьер Дэкс. Третьи о6ъясняли: нельзя портить отношения с Сов. Союзом, лагеря нас не касаются, нельзя вмешиваться в дела суверенного государства. Четвертые рассказывали о преследованиях негров илн туземцев на Мадагаскаре. Жан Эйфель, симпатичный парень, рассказал, что он был в Москве и видел там довольные лица, веселых танцующих лидей, трудно поверить, чтобы в этой стране были такие страшные лагеря. Жан Лафитт, редактор "Юманите" сказал, что он не верит свидетелям Руссэ. Его спросили: "Но если бы это было правдой, если бы в самом деле существовали концлагеря в России, какое было бы ваше отношение к ним и к режиму лагерей?" - Он ответил: Мать остается матерью, даже если ее обвиняют в убийстве. В общем все "аргументы" этих людей можно было бы повторить также и по отношению к Треблинке Гитлера с равным правом, довольно было 2-3 вопросов Розенталя или Руссэ, чтобы эти люди, которые говорили с пафосом и имели такой достойный вид, начинали путаться и возбуждали смех в зале. Им задавали один и тот же вопрос: правильно ли это, что никому не показывают лагерей и тюрем в Россия? Если ты был в Россия и не видел лагерей, что ты делаешь на этом процессе? Какое право ты имеешь выступать на нем? Для того ли умирали люди в Сталинграде и во всем мире, чтобы лагеря продолжали существовать? Если нам нельзя вмешиваться в то, что происходит заграницей, значит ли это, что мы не должны протестовать против лагерей Франко или в Греции? - Конечно нет, воскликнул коммунист, - это наше святое право бороться против них. - Зал начал смеяться. Каждого из коммунистических свидетелей спрашивали, почему он не хочет участвовать в интернациональной Комиссии Руссэ, почему он не хочет посмотреть своими глазами, что делается в лагерях НКВД? На этот вопрос нечего было ответить.

В последней речи Руссэ было одно сильное место: "Меня спрашивают, почему я занимаюсь концентрационными лагерями и оставляю без внимания разные несправедливости в других странах Запада? - У меня есть друг Ричард Уайт, знаменитый американский писатель, если бы его спросили: почему ты пишешь только о неграх в Америке, а не пишешь о нужде среди белых или других явлениях, он бы ответил: Потому, что я сам - негр и пишу о том, что мне близко и о том, что я знаю" Каждый из нас говорит о том, что он пережил. Я пережил судьбу раба в концлагерях и я могу писать и могу бороться только против того, что я знаю из живого опыта.

На этом закончился процесс. Речи адвокатов с обеих сторон не принесли ничего нового. В последний день Вьеннэ и Нордман говорили то же, что и в первый - механически повторяя, что Руссэ сфальшивил тексте и что в Советском Союзе нет тюрем, а вместо них созданы какие то идеальные воспитательные учреждения. И однако на столе трибунала лежали оригинальные тексты советского права, и в зале сидели люди, которые поседели в лагерях и оставили свое здоровье в советских тюрьмах. Я ждал, что скажет Нордман о свидетелях, как он будет реагировать на мое показание. Но все, что Нордман сказал обо мне, было: "Этот Марголин, который смеет утверждать, что в Советском Союзе погибли сотни тысяч евреев". Большего цинизма не могли 6ы показать и гитлеровцы, чем показали эти защитники Воркуты и Колымы. Когда встал для последнего снова обвиняемый Морган, директор "Леттр Франсэз", он вернулся к тому, с чего коммунисты начали: "Ваше полное отсутствие беспристрастия, г-н президент".." сказал он. И президент Коломье, который весь процесс старался держать равновесие между двумя сторонами и быть "нейтральным", вспылил, лишил его слова, и закрыл заседание.

12 января 1951 года был объявлен приговор, но обвиняемые даже не явились выслушать его. Это был очень мягкий приговор, потому что, как с неподражаемой наивностью выразился президент Коломье в мотивах решения суда, "Не надо излишней строгостью углублять пропасть, которая и так образовалась между двумя идеологическими "обозами"". "Чтобы не углублять пропасть", суд приговорил Моргана и Дэкса к символическим штрафам, к уплате 100 000 фр. в пользу Руссэ, к заплате судебных издержек (около 4 000 000 фр.) и к опубликованию приговора в их жypнале, так же как и в десяти других изданиях по выбору Руссэ.

В заключение я хочу остановиться на политическом и моральном значении процесса Давида Руссэ. Можно рассматривать этот процесс с разных сторон, и хотя силой вещей мы вынуждены по очереди и отдельно говорить о каждой из них, надо помнить, что все они неразделимы и сводятся к одному и тому же: к защите человека, к борьбе за его право и свободу.

С политической точки зрения процесс Руссэ был информационным процессом первого ранга. Это было восстание против принципа "Железного Занавеса" и протест против замалчивания одного из самых страшных преступлений нашего времени. Коммунисты пробовали представлять этот процесс, как "антисоветскую пропаганду". Это в корне неверно. Пропагандировать можно мнения и учения, идеи, программы и идеалы. Факты не пропагандируют - их доводят до сведения. Знание не пропагандируют - его распространяют. Процесс Давиде Руссэ вырвал сотни тысяч людей из состояния наивного неведения к констатировал факт, что советский строй есть лагерный строй. Можно знать это и всe-таки остаться сталинистом, как в свое время можно было знать про Дахау и нюрнбергские законы и все-таки оставаться нацистом. Нo нельзя терпеть положение, когда массы и целые политические партии на Западе строят свою политическую ориентацию на самообмане, на недоразумении, на незнании основных фактов современности.