Аркадий Шевченко - Разрыв с Москвой

Вдруг Джонсон спросил:

— Чем вы бреетесь?

— Обычной бритвой. Такая штука с лезвием с двумя кромками, расстояние между ними можно менять. А что?

— Это может нам помочь. Принесите ее нам дня через два, мы отдадим ее вам перед поездкой в Гавану.

Мой полет на Кубу был назначен на следующую субботу. Мне надо было прилететь туда пораньше, чтобы проверить, все ли подготовлено к семинару, и решить все неожиданные вопросы, которые могут возникнуть до его открытия в понедельник. В начале недели я забросил Джонсону мою бритву, а вечером в пятницу, накануне отлета, встретился с ним.

Это было наше первое свидание в "Вальдорф-Астории”. Внизу как раз проходил большой прием: на него-то я якобы и приехал. В зале я поболтал с хозяином и несколькими послами ООН, а затем незаметно выскользнул, подошел к лифту и поднялся наверх.

Джонсон нарисовал мне расположение комнаты: мне надо было пройти направо от лифта, вниз по коридору. Но из лифта я вышел не один, поэтому мне пришлось погулять по гостинице и пройти к комнате через задний коридор, успокаивая себя мыслью, что вышедшие вместе со мной из лифта люди — обыкновенные постояльцы гостиницы, которым наплевать, куда и зачем я иду.

Джонсон ждал меня, вид у него был весьма довольный. Он показал на низкий журнальный столик: там лежали рядышком две бритвы.

— Какая из них ваша? — с ухмылкой спросил он.

Я осмотрел их, взял в руки — разницы не было.

— Теперь они обе ваши, но левая — совсем другая: такую вы в аптеке не купите. Сейчас покажу вам, в чем раница.

Он взял инструмент и, поставив номер на металлическом кольце под головкой бритвы на минимальное расстояние, с силой нажал на низ ручки и отвинтил цилиндрик. Ручка раскрылась, и я увидел, что она полая. В отверстие Джонсон сунул тоненький ролик микрофильма.

— Вот все, что вам нужно, — сказал он. — Если вы забудете подробности плана, о котором мы с вами говорили на днях. Здесь телефоны, адреса, люди, с которыми вы должны связаться, если понадобится.

Он заставил меня открывать и закрывать бритву несколько раз, пока не нашел, что я действую, как заправский специалист. Я, впрочем, вовсе не чувствовал себя таковым.

Наутро, запаковав обе бритвы, я вылетел на Кубу — с пересадкой на Ямайке. У моих коллег по ООН, встречавших меня в гаванском аэропорту, хлопот было по горло, и мне даже не устроили приема по случаю приезда. Кагебешников тоже поблизости видно не было.

Я поселился в некогда роскошной гостинице, заметно потускневшей с поры своего былого великолепия. В ваннах творилось нечто невообразимое: кубинцы рассчитывали, что советский брат поставит им оборудование, но в Союзе таких вещей и самим не хватает. Не хватало кубинцам и кока-колы. Поскольку от советских друзей кока-колы дождаться невозможно, они попросили чехов, которые очень старались, но результаты были весьма средние: "чеха-кола” ни в какое сравнение не шла с кока-колой. Советский Союз предпочитал быть щедрым в области военного снаряжения — тут всего было вдоволь.

Весь следующий день я проверял, все ли готово к дискуссиям об апартеиде. Советского посла на Кубе я увидел только, когда открылся семинар, и он прибыл, чтобы представлять на заседаниях СССР. Мы не были знакомы, и хотя во время перерыва мы нашли время для короткого разговора, однако и не пытались выйти за рамки поверхностной беседы. Тем не менее я согласился на его предложение провести вечер с двумя парами из посольства, которые пожелали составить мне компанию за обедом и потом собирались пойти в ночной клуб. Вечер оказался довольно приятным, и, пакуя вещи перед отлетом, я сказал себе, что Джонсон был прав, и я зря волновался. Самое худшее было позади, и как это часто бывало и раньше, все страхи существовали только в моем воображении.

Но мое радужное настроение длилось недолго. Я заметил, что пропали две рубашки. Само по себе исчезновение их было неприятно, но я все же надеялся, что они отыщутся где-нибудь в номере. Но когда я пошел в ванную, все мое благодушие как рукой сняло: бритвы, которую я положил на полочку над умывальником, не было.

Меня прошиб пот: какую бритву я оставил в ванной? Я забыл проверить их, когда распаковал вещи. Где у меня вторая бритва? Ага, в чемодане. Нужно немедленно достать ее и проверить.

Оглушенный точно ударом, я, как во сне, вернулся в спальню и стал рыться в уже запакованном чемодане. Вытащив бритву, я стал вспоминать процедуру обращения с ней. Поставить номер на минимальное расстояние. Повернуть нижнюю часть ручки. Черт подери, она не двигалась. Я попробовал еще раз. Ничего. Итак, они взяли пустую бритву. Я пропал.

Скорчившись на краю кровати, я уставился на старый выцветший ковер, не в силах сосредоточиться, взять себя в руки.

Не знаю, сколько продолжалось такое состояние, но мне казалось, что прошла вечность, прежде чем я понемногу пришел в себя. Откуда-то из глубины сознания всплыла мысль, что, открывая ручку бритвы, я пропустил один этап. Я снова взялся за бритву, уговаривая себя: не торопись, следи за собой, набери номер, нажми с силой на ручку, поверни, нажми сильнее. Именно это я и забыл сделать в первый раз. Так, теперь поверни ее.

Ручка повернулась и открылась. Микрофильм преспокойно лежал в своем тайнике.

Вздох облегчения вырвался у меня. Значит, это просто горничная стибрила пару вещичек у своего социалистического брата. Но так ли это? Может, это и вправду была полиция безопасности Кастро или КГБ. Может, они что-то заподозрили и сейчас пытаются убедиться в справедливости своих подозрений? Может, в ЦРУ есть их шпион, который настучал им? А может, подумал я в ярости, это просто их очередная дурацкая небрежность. Ничего нельзя знать наверняка, только время ответит на все мои вопросы.

С этого самого момента и до самого возвращения в Нью-Йорк я хранил бритву в портфеле и не выпускал его из рук. Дома я дождался, пока Лина и Анна заснули, и отправился в ванную с ножницами и плоскогубцами. Вытащив микрофильм, я изрезал его на куски, бросил в унитаз и спустил воду. Саму бритву с помощью плоскогубцев я превратил в бесформенную кляксу и выбросил в помойку.

Еще какое-то время я оставался начеку, и всякие, даже самые незначительные отклонения от обычной рутины в Советской миссии казались мне подозрительными. Но все шло по-прежнему, и понемногу шок "кубинского кризиса” рассеялся.

Именно в это время я сделал поразившее меня открытие: между шпионажем и дипломатией много общего. Это, надо сказать, несколько меня успокоило. Шпионы и дипломаты живут двойной жизнью: одна жизнь — для внешнего мира, другая — среди тех, кому они доверяют или на кого работают. Обе работы требуют постоянной бдительности, крепких нервов и времени для сбора и передачи информации.