Александр Штейн - И не только о нем...

В сердцах этих людей отзывался салют, когда здесь, в Ленинграде, как и в Москве на Красной площади, как и во всей стране, закричали, заплакали, застонали гудки фабрик и заводов, сирены кораблей. Россия прощалась с Владимиром Ильичей Лениным, его в эти минуты хоронили на Красной площади…

До самой смерти буду помнить и это заснеженное Марсово поле и слышать траурные гудки и сирены рабочих окраин Ленинграда.

Это было 27 января 1924 года.

А 27 января 1944 года, ровно двадцать лет спустя, день в день, на заснеженном, как и тогда, Марсовом поле снова стояли недвижно ленинградцы, тысячи тех, кто выстоял, отстоял, уберег, спасая свой город, названный неспроста именем Ленина…

Ровно двадцать лет спустя. День в день.

Волею причудливых военных обстоятельств и я стоял в этой огромной молчаливой толпе.

С командировочным предписанием в кармане кителя — выехать немедленно в войска Ленинградского фронта и сухопутные части Военно-Морского Флота, взломавшие кольцо блокады и неодолимо ушедшие вперед, на Запад.

Тогда, вечером 27 января, весь Ленинград содрогнулся от артиллерийского грохота. И здесь, на Марсовом поле, ленинградцы слушали салют из трехсот двадцати четырех орудий, салют завоеванный, выстраданный. Над Исаакием, над Марсовым полем, над ансамблями Кваренги и Растрелли встало сияние салютных ракет.

Слушали. Молчали. Плакали.

В годы блокады я видел плачущих редко.

Было не до слез.

В этот памятный вечер, 27 января 1944 года, плакали все: и женщины, и мужчины.

Вкус победы солоновато-горький, как слезы и как кровь.

Свое стихотворение об этом вечере и об этом салюте Анна Андреевна Ахматова так и назвала:

Вот оно:

А под тремя звездочками — еще три строчки:

Борис Пастернак тоже отозвался сердцем на девятьсот дней Ленинграда — стихотворением «Победитель». Там есть такие уплотненные, горячие строки:

…Вернувшись из командировки в морскую бригаду, которая вела под Нарвой наступательные бои, я с удовольствием узнал, что работавшему вместе со мной Николаю Гавриловичу Жданову удалось осуществить наш замысел — убедить Пастернака в необходимости написать стихи о Военно-Морском Флоте и его воинских свершениях, чтобы опубликовать их в газете «Красный Флот».

Убеждение было оснащено серьезной аргументацией — ведь он, Борис Пастернак, написал знаменитую поэму «Лейтенант Шмидт», естественно новое обращение к морю, к флоту, к морской теме, особенно когда корабли и моряки на суше решают сейчас большие стратегические задачи. Я в последний раз видел Пастернака на съезде писателей в 1934 году и сейчас вновь столкнулся с ним в редакции.

Он написал стихи «Неоглядность», «В низовьях» и «Победитель»,опубликованные в нашей газете, — о флоте и о моряках.

А в другом стихотворении — о вновь введенных на флоте наградах, орденах и медалях Нахимова и Ушакова:

Эти стихи тоже были опубликованы в «Красном Флоте».

С каждым днем приближался долгожданный миг. И — для пребывания Ленина в далекой Тюмени.

27 ЯНВАРЯ 1944 ГОДА в Тюмени в тот час, когда я стоял на Марсовом поле, в бывшем реальном училище в траурном зале собрались все сотрудники, их семьи, состав почетного караула.

Борис Ильич пришел тоже всей семьей.

Встал.

Наступила минута молчания.

В начале июня Збарский был вызван в Москву.

Была основана Академия медицинских наук СССР.

В ее состав вошел Борис Ильич Збарский.

В 1944 году ему была присуждена Государственная премия СССР.

Борис Ильич вскоре вернулся в свою «служебную командировку», в Сибирь, взволнованный атмосферой наступления, неодолимого движения войск на Запад — и озабоченный.

Близился час возвращения Владимира Ильича на Красную площадь, на уготованное ему историей место.

А. В. Щусев воплотил замысел Збарского, создав новый саркофаг. Правительство поддержало просьбу Збарского.

Как уже говорилось, лаборатория архитектурного освещения заново разработала осветительную аппаратуру. Были, в частности, применены стекла-фильтры, поглощавшие тепловую энергию. Посещение Мавзолея бесконечными потоками людей не будет нарушать условий сохранения.

Министр здравоохранения СССР записал в своих воспоминаниях, что «обратный путь в Москву В. И. Ленин совершил в апреле 1945 года, когда наши войска вели бои на Одере и Эльбе, стягивая петлю на горле гитлеровского чудовища…».

9 МАЯ 1945 ГОДА я был в Берлине. У входа в имперскую канцелярию столкнулся с двумя людьми, так же как и я, одетыми в военно-морскую форму, с наганами в черных кобурах на черных ремнях, с большими альбомами в руках.

Я писал об этом в своей «Повести о том, как возникают сюжеты».

Эти двое были знаменитыми художниками Леонидом Сойфертисом и Борисом Пророковым, первый служил в Севастополе в дни осады, другой — на острове Ханко.

Начальник караула впустил нас, и мы вошли в им перекую канцелярию, ступая по щебню, разбросанным папкам имперских дел, пустым бланкам с личными подписями фюрера, затоптанным подошвами побывавших уже тут многих солдатских сапог. Валялись мундиры с генеральским шитьем, железные кресты, медали.

В одном из кабинетов Пророков заметил прислоненный к стене массивный поясной портрет Гитлера. Они с Сойфертисом посмотрели на портрет, улыбнулись и принялись за работу: чуть удлинили челку, чуть подправили усики, чуть подчеркнули мешки под глазами, чуть подбавили теней, чуть выпятили подбородок — и произошло волшебное превращение помпезного портрета в карикатуру.

Взвалили портрет на плечи и преподнесли его солдатам караула. Они за войну понарисовали такое количество карикатур на Гитлера, что тут же поклялись: «С темой Гитлера в нашем творчестве покончено раз навсегда, это своего рода «лебединая песня».