Нина Хрущева - Пропавший сын Хрущёва или когда ГУЛАГ в головах

Когда бабушка рассказывала мне свою историю, я как раз читала Шарлотту Бронте к экзаменам, и подивилась сходству её судьбы с судьбой Джейн Эйр. «Моя любимая книга, лучший образец упорства и настойчивости в достижении цели, — пояснила Нина Петровна. — Когда твоя мама была маленькой, я читала ей её на ночь». Конечно, бабушка, которая всегда с готовностью превозносила преимущества коммунизма над капитализмом, не преминула подчеркнуть различие: в буржуазной викторианской Англии возможности женщины были ограничены желанием выйти замуж. Она с гордостью рассказывала мне, как, откликнувшись на революционный призыв, вступила в подпольную организацию большевиков. Я подумала, что боги революции, должно быть, имели чувство юмора: бабушкина фамилия Кухарчук по-русски и по-украински значит «кухарка». Но пошутить вслух я не осмелилась, поскольку в тот момент она как раз описывала, как начала культивировать идеальный образ ленинской «кухарки».

Во время гражданской войны она, благодаря своему знанию польского языка (помимо украинского и русского), оказалась на Западном фронте. Там она возглавила местную женскую ячейку, призванную объяснять крестьянам окрестных деревень преимущества советской власти. Затем, после года учёбы на высших пропагандистских курсах в Москве, бабушка получила новое революционное назначение: преподавать историю компартии и теорию марксизма в районных партшколах Донбасса. В 1922 году она приступила к работе в Юзовке.

В том же году она встретила моего юного амбициозного деда. При том, что оба они были простого происхождения, она была умнее его и более образованна, что, возможно, компенсировало тот факт, что она, в отличие от первой жены Никиты, не была красавицей, в общепринятом смысле. У Нины было простое лицо с носом-пуговкой и соломенного цвета волосы. Она была среднего роста и довольно плотного телосложения. А ещё у неё были такие большие ноги, что они с дедом носили обувь одного размера.

Но, несмотря на заурядную внешность, для шахтёра из Юзовки она была завидной партией. История их знакомства и ухаживания была тем редким случаем, когда учительница сумела изменить своего ученика на всю оставшуюся жизнь. И, вдобавок к сильному характеру, она была родом из Украины, к которой Никита Сергеевич всегда питал теплые чувства из-за своего шахтёрского прошлого. Бабушка рассказывала, что всякий раз, когда её муж настойчиво пытался говорить «на сносном, но не родном ему украинском языке, как будто он украинец», ей было так стыдно, что она готова была «провалиться сквозь пол».

Бабушка и дедушка никогда не были официально женаты. Как верные ленинцы, они полностью разделяли позицию советского руководства, согласно которой, брак — это «буржуазный институт» [29] См. Уварова Т. Б. Женщины, государство и революция // Социологические исследования. 1994. № 8–9. С. 206–209. , призванный держать женщину в домашнем рабстве. Изданный в 1918 году советский Кодекс законов о браке и семье в первое постреволюционное десятилетие стал «самым прогрессивным семейным законодательством в мире» [30] Эта и следующая цитаты взяты из книги Goldman Wendy. Women, the State and Revolution: Soviet Family Policy and Social Life, 1917–1936. - Cambridge: Cambridge University Press. P. 51, 54. ; он покончил с многовековым патриархальным рабством и выдвинул новую доктрину «гражданского союза», основанного на равенстве полов. «Узы брака» отныне считались «пережитком прошлого», на смену семье должны были прийти радикальные социальные отношения. Свободный союз моих бабушки и дедушки, хранивших верность друг другу на протяжении пятидесяти лет, с 1922 г. до смерти деда в 1971 году, — как раз тот случай.

Несмотря на отсутствие у пары официального брачного свидетельства, мать Никиты, Ксения Худякова, была рада, что сын нашёл новую жену. Хрущёв был занят построением коммунизма и нуждался в женщине, которая могла бы позаботиться о его детях, семилетней Юлии и пятилетнем Леониде. Ксения Ивановна и Сергей Никанорович были уже старыми. С появлением Нины — сначала как учительницы Никиты, а затем его спутницы жизни — семья, в традиционном русском понимании, вновь стала полной. Проблема была в том, что Нина, первоклассный советский пропагандист, тоже работала и была вынуждена полагаться на школу, детский сад и помощь свекрови, что всегда возмущало Ксению Ивановну, считавшую, что у деревенской женщины не должно быть другой работы, кроме заботы о детях.

Так за десятилетия до того, как бабушка взялась укрощать меня — на тот момент самого непослушного ребенка в семье — она попыталась укротить своих падчерицу и пасынка, Юлю большую (как её называли дома, чтобы отличать от Юли маленькой, моей мамы) и Лёню.

Но дети, как я вскоре узнала, с трудом привыкали к Нининой идейной жесткости, особенно мальчик.

В октябре 1961 года Анастас Микоян, первый заместитель главы советского правительства, наслаждался утренней прогулкой в парке Ливадийского дворца, когда столкнулся с моим дедом, тогда — главой правительства. Бывшая царская собственность в Крыму, роскошный белый дворец на берегу Черного моря, был теперь народным санаторием. В теплом южном климате круглый год зеленели пальмы, цвели магнолии, беседки и каменные ограждения были увиты белой глицинией. Ежегодно советская номенклатура прибывала на отдых на южный берег Крыма, останавливаясь неподалеку, в Мухалатке, в доме отдыха Политбюро на холме, откуда открывался захватывающий вид на море. Так же, как в своё время царская камарилья, большевики копировали привычки и стиль отдыха своих руководителей. Сначала Сталин, затем Хрущёв всё лето и осень держали штат советников на закрытой вилле в Ореанде, в нескольких километрах по побережью от дома отдыха Политбюро.

Дед любил подолгу гулять после раннего завтрака, часто таская с собой на эти прогулки всех членов семьи. Но в тот солнечный октябрьский день, когда он встретился в парке со своим политическим союзником, соратником по антисталинистской борьбе Микояном, он был один. Микоян прогуливался со своим старшим сыном Степаном, лётчиком-испытателем, заехавшим навестить отца. Трое мужчин поздоровались, обменялись любезностями, а затем Степан обратился к Хрущёву:

― Мы с вашим сыном Леонидом были друзьями во время войны. А у меня все эти годы всё как-то не было возможности сказать вам, как я сожалею о его гибели.

Дед помолчал, затем взглянул на Степана.

― Эх, — сказал он, качая головой. — Непутёвый был.