Тотырбек Джатиев - Дика

— Не дам! Я тоже солдат!

Этот глубокий овраг должен был вывести разведчиков к речке Черной. По карте Илита прекрасно изучила местность у речки. Но карта — одно, а действительность — другое. Горки и низины на карте казались легко преодолимыми. А преодолевать эти же горки и низины на деле, особенно после того как двое суток не спал, плохо ел, не раз испытал крепость своих нервов, — ох, как это трудно!

Тело ныло, болело. Глаза временами слипались, и надо было собрать всю волю в кулак, чтобы приподнять тяжелые веки. Мокрая, влажная, неприятно липкая одежда оттягивала плечи, словно была сделана из чугуна. Но все это чепуха по сравнению с неубывающим, тревожащим ощущением близкой опасности, когда ждешь удара и справа, и слева, и сзади…

Речка Черная была рубежом, на котором вот уже несколько недель стояли наши и фашисты. В тыл к врагам разведчики шли другой дорогой, тогда им не было нужды форсировать речку. Сейчас такая необходимость была.

Илиту этот последний рубеж очень беспокоил. Речка Черная простреливалась с двух берегов. Ясно, свои по разведчикам бить не станут. Зато фашисты — у них давно пристрелян каждый участочек — обрушат на группу шквал огня. Обидно будет, если, проделав длинный путь и собрав много ценных разведданных, погибнешь на виду у своих…

Края оврага расходились все дальше и дальше, в просвете мелькнула оловянная пленка воды. Вот она, речка Черная, самая опасная часть пути! Петруненко, шедший впереди, остановился и долго стоял, вытянув шею, всматриваясь в просвет, ведущий к реке. Илита и Валерик тоже замерли.

Тишина. Ни один звук не нарушал ночной покой речки Черной.

— Спешить не будем, — прошептала Илита Ивану. — Если сунемся в воду наобум, перестреляют нас, как уток…

— Вышли-то мы к хорошему месту, — ответил ей Петруненко. — На той стороне наши ждут. Но, как говорится, близок локоть, да не укусишь: немцы пальбу откроют. — Он помолчал, видимо что-то соображая. — Не дай бог, если наткнемся на патрульных с собаками — верная смерть!..

Илита долго глядела на свинцовую гладь реки. Последние дожди сделали реку полноводнее, она сильно разлилась. Не шутка преодолеть такую преграду!

— А течение-то какое! — Петруненко досадливо цокнул языком. — Зверь, а не река…

— Ты умеешь плавать? — спросила Илита у Валерика.

— Умею. В прошлом году — это еще в мирное время — на районных соревнованиях второй приз получил. — Валерик улыбнулся. — Среди младших ребят, конечно…

Они оставались в кустах еще с полчаса. Присматривались к реке, прислушивались к звукам, доносившимся со стороны. Говора людей не было слышно. Зато откуда-то с реки дважды залаяла собака. В соседней ложбине звонко пела синичка и вдруг, будто напугавшись чего-то, вспорхнула.

— Нет, думаю, нельзя нам сейчас речку форсировать, — сказал Петруненко. — Убьют. Придется ждать ночи…

Илита не ответила. Она размышляла. Может быть, действительно не спешить и подождать ночи? Но сведения, которые они раздобыли, очень нужны командованию. Не исключено, что именно сегодня фашисты начнут новый штурм Севастополя. А как было бы здорово, если б еще до начала наступления наши артиллеристы и летчики нанесли удары по местам скопления вражеских войск! Ясно, рискованное это дело — переправляться через речку, когда наступил рассвет. Однако рискнуть стоит, очень даже стоит!

Разведчики устали, вымотались до предела. Если у взрослых силы на исходе, то каково Валерику? Илита обратила внимание на то, как осунулось лицо мальчишки, — кажется, одни глаза и светятся. Не выдержит Валерик, если придется сидеть еще сутки на этом берегу…

«Интересно, глубокая ли сейчас речка? — раздумывала Илита. — Сможем ли мы плыть, такие усталые? Эх, только бы переплыть! На том берегу поблизости от воды редкий лес, кустарник — за полминуты можно добежать и укрыться. Если повезет, и на том берегу, в кустарнике, окажется наш пулемет, он прикроет переправу…»

— Ваня! — негромко окликнула Илита Петруненко. — Давай все-таки попробуем определить, есть ли на берегу немцы. Ты ползи к реке по этой стороне оврага, а я — по той. А вдруг поблизости нет фашистских постов? Нам на переправу нужно всего пять — семь минут. Стоит рискнуть!

Петруненко кивнул.

— Хорошо, товарищ лейтенант. — Он посмотрел на Валерика: — А малец пока здесь сховается, замрет.

— Конечно, — согласилась Илита. — Слышал, Валерик? Мы скоро вернемся. Спрячься.

С большой осторожностью Илита карабкалась по крутому скосу оврага. Иногда замирала, прислушивалась. Тяжелые ветки то и дело цеплялись за одежду, рвали ее. С мокрых кустов густой дробью сыпались на спину и голову дождевые капли. Но странно — Илита вдруг перестала чувствовать усталость, еще недавно наполнявшую каждую клеточку тела. Видимо, тревожная обстановка и ощущение приближающейся опасности вызвали в ней новые силы.

Минут через двадцать Илита оказалась на бровке оврага. Сначала лежала несколько минут неподвижно, потом поднялась на колени, решилась встать во весь рост. Берег был покрыт густым, крупным кустарником. Глядя поверх этих кустов, Илита подумала, что немецкий дозор может укрываться в зарослях, и его не различишь, как не различишь сейчас и ее. Выскочишь на берег, а фашисты тут как тут!

Илита долго смотрела на другую бровку оврага. Там где-то был Петруненко. Однако она не смогла заметить ни Петруненко, ни присутствия вражеских солдат.

Прошло еще несколько минут. Ниже по течению с сердитым криком взлетела стая каких-то черных птиц, закружилась на одном месте, и Илите показалось, что птиц вспугнули люди. Во всяком случае, именно оттуда раздался сердитый крик. Ну и положение! Речка — двадцать или двадцать пять метров шириной, за речкой — свои, а идти к ним опасно. Словно бы и впрямь по пословице все получилось: близок локоток, да не укусишь!

Закончив наблюдение, Илита спустилась обратно в овраг, подползла к Валерику. Петруненко еще не вернулся, и, ожидая его, она присела рядом с мальчиком. Промокший и озябший, он прижался к ней, спросил шепотом:

— Тетя Илита, как вы думаете, перейдем мы к своим?

— Перейдем, — ответила Илита.

— Сегодня?

— Посмотрим, что Ваня скажет.

Илита искоса поглядывала на мальчугана. У него было очень худое, изможденное лицо. В глазах, в упрямом и уже отмеченном морщинкой лбе, в остреньком подбородке — во всем угадывалось перенесенное горе, во всем было страдание. Будь прокляты фашисты, ввергнувшие столько людей в пучину войны! Ведь ее огонь опаляет прежде всего детей и стариков…

В ближних кустах послышался шорох, из ветвей высунулось дуло автомата, а затем показалось напряженное лицо Петруненко. Он тоже не заметил вражеского дозора, но, как и Илита, обратил внимание на вспугнутых птиц и звучавшие в отдалении человеческие голоса.