Лариса Литвинова - Летят сквозь годы

— Ай да мы! — сказал Воронцов, склонившись к Тане в кабину. — Полет выполнен отлично. Замечаний у меня нет. Сейчас с вами полетит командир отряда, проверит вашу технику пилотирования. Пойду доложу.

Таня провожала инструктора взглядом. Вот он подошел к командиру отряда Борису Васильевичу Серебрякову, разговаривает с ним. Серебряков застегивает шлем. Оба направляются к ее самолету.

Таня отвернулась и стала осматривать приборы в кабине. На крыло поднялся командир отряда, весело сказал:

— Ну покажите, Макарова, чему вы у нас научились? — Он сел в кабину. — Сделайте полет по кругу. Задание вам знакомо?

— Знакомо, товарищ командир отряда.

— Можете выруливать.

Снова взлет, построение коробочки, расчет на посадку. Снова легкое, мягкое касание земли. И вот она уже заруливает на линию предварительного старта и останавливает самолет.

С замиранием сердца Таня глянула на командира отряда, потом повернула голову и увидела инструктора. Воронцов улыбался, одобрительно кивал ей, исподтишка показывал большой палец.

«А что скажет Серебряков?»

— Полетом я доволен. Летаете грамотно, уверенно, — сказал он и соскочил на землю. — Можно выпускать.

— Давайте мешок! — донеслось до нее как самая лучшая музыка.

На крыло опять поднялся Воронцов, принял от учлета мешок с песком, уложил его в переднюю кабину для сохранения центровки, закрепил ремнями, проверил, не мешает ли ручке управления, и повернулся к Тане:

— Ну? Не боитесь лететь?

— Нет, — ответила она. Глаза ее светились счастьем.

— Все будет хорошо… Таня! — в первый раз назвал инструктор ее по имени и легонько тронул за плечо. — В добрый путь!

Потом он спрыгнул на землю и сам проводил самолет до линии старта, кивнул ей и взмахом руки разрешил взлет. Сзади него стартер взмахнул белым флажком.

Вот она, долгожданная минута!

Взревел мотор, быстро замелькала земля, потом медленно стала отдаляться. Это она, Таня, уносится ввысь.

Не сон ли это? Нет-нет, не сон! Она одна, совсем одна, без инструктора, в самолете. Первый разворот… Она нажимает ручку управления влево, и самолет тут же разворачивается.

«До чего же легко им управлять! Одним пальцем можно повернуть куда хочешь. Это же крылья… Мои крылья!» Таня старается умерить свой восторг, но это не так просто сделать. Ей кажется, что у нее действительно выросли крылья. И несут ее, несут…

С этого дня для Тани началась новая жизнь. Полеты стали для нее необходимы как воздух.

Экзамены в техникуме Таня сдала хорошо и перешла на четвертый курс. Потом она уехала на аэродром и, как многие учлеты, поселилась на лето в палатке с тремя девушками из других групп. Теперь ей не нужно было никуда спешить, и она вся отдалась любимому делу.

С восходом солнца учлетов будил сигнал горна.

Утренняя свежесть, чистый прозрачный воздух к полудню сменялись знойным, пропахшим бензином ветерком, мерцанием миражной дымки, долго не расходящимися облаками пыли. Обдерганная трава была жесткой и бурой… Тане сразу понравился, стал дорог этот непритязательный аэродромный пейзаж.

С рассвета и до темноты над аэродромом не прекращался гул моторов. Кончались полеты одного отряда, и тут же начинались полеты другого. Учлеты группы Воронцова начинали с утра: летали по кругу, на низкополетной полосе и в зону. Таня только изредка вылетала с инструктором — большей частью за пассажира сидел с ней другой учлет. Постепенно вырабатывался свой летный почерк.

В три-четыре часа дня самолету давали отдых — полеты заканчивались. И учлеты под руководством техника начинали рьяно ухаживать за машиной: чистили каждый винтик, гаечку, болтик, проверяли каждую деталь, устраняли дефекты — учились готовить самолет так, чтобы он надежно работал в воздухе, безотказно служил летчику.

Сами отдыхали вечером. Вместе с инструктором веселой гурьбой отправлялись на Москву-реку или Пахру. И так получалось, что Воронцов всегда оказывался рядом с Таней.

Девушка понимала, что нравится Воронцову. Она ловила на себе его взгляд, уже не только веселый и нежный, но и печальный — ведь она никак не отвечала на его чувство. Когда у него вырывалось ласковое слово, она старалась отделаться шуткой или молчанием, будто не слыхала. И даже собиралась как-нибудь отчитать его, но не отчитала. Ведь это он, Женя Воронцов, научил ее летать, привил ей горячую любовь к самолету, к небу, к летному делу…

Воронцов первым разглядел в Тане качества настоящего летчика и старался оттачивать их. На полетах он бывал неизменно строг:

— Товарищ Макарова, уж вам совсем непростительно. На вираже сегодня самолет зарывался носом. В чем дело? Вы можете выполнить полет гораздо лучше.

— Она, наверное, на вас засмотрелась, товарищ инструктор, — бросал реплику какой-нибудь учлет.

— Прекратить шутки! — обрывал Воронцов. — Макарова летает хорошо. Если вы станете так летать, то обязательно попадете в истребительную школу. Небось мечтаете. Да пока я в вас сомневаюсь: вы делаете гораздо больше ошибок, чем Макарова. А с вами, Макарова, давайте вашу ошибку разберем.

Послеполетные разборы были для Тани школой летного мастерства.

Быстро минуло лето.

В октябре Таня сдала экзамены на «отлично». Юношей даже с удовлетворительными оценками приняли в военные школы, а ее, девушку-отличницу, — нет! Рушились все мечты и надежды.

Таня бросилась в городской совет Осоавиахима. Там ей разъяснили: «Действительно, женщин в военные школы не принимают. А в осоавиахимовской мест нет». Но что же это было за разъяснение?!

Женя Воронцов тоже не мог смириться с тем, что его лучшая ученица, способная, имеющая летный талант девушка, вынуждена бросить авиацию. Он ходил и в городской и в центральный Советы, горячился, доказывал.

— Бесполезно доказывать, — говорили ему. — Вы же знаете, техники у нас пока маловато. Не можем принять всех желающих.

Таня чуть не заболела с горя. Стала пропускать занятия в техникуме. Товарищи пристыдили ее.

— Ты что художничаешь? Забыла, что комсомолка?!

Нет, Татьяна Макарова и в небо-то стремилась потому, что была комсомолкой. Таня встряхнулась, взяла себя в руки, засела за учебу по кондитерскому делу и вновь веселой заводилой предстала перед товарищами. Только иногда ночью она позволяла себе поплакать в подушку.

Да еще при встречах с Виктором бередилась незаживающая рана. Он поступил в аэроклуб. И теперь изучал теорию полета, штурманское дело… Нет-нет да и спросит что-нибудь о полетах. Как острый нож, полоснет этот вопрос.

Однажды зимним вечером к Макаровым неожиданно зашел Воронцов. Таня так растерялась, что даже не пригласила его в комнату. Быстро накинула пальтишко и пошла бродить с ним по улицам. Женя сиял. Таня тоже была рада его видеть. Разговор все время вертелся вокруг аэроклубовских дел и бывших учлетов, которые учились теперь в летных школах. Вспоминали прошедшее лето. Таня старалась казаться веселой, беззаботной, совсем не интересующейся больше полетами и лишь из вежливости слушающей рассказы инструктора.