Владимир Широков - Строки, обагренные кровью

Встрече ребята обрадовались, решили дневать вместе. Район дневки выбрали поблизости к селу Аджикечь. Тут враг держит большой гарнизон. Отряд полиции. Меньше вероятности, что именно здесь будут искать. Пока добрались, наступил рассвет. Забрались в центр кукурузного поля. Каждый вырыл неглубокую щель, лег в нее, закрылся комьями и травой, голову повязал пучком мышея — в двух-трех метрах пройдешь и не заметишь. Завтракали уже лежа каждый в своем окопчике.

Из села доносился шум: кричали дети, лаяли собаки. В степи где-то стреляли: облава продолжалась. Но на кукурузном поле, где притаились минеры, было тихо. Лишь в десятом часу в поле послышались людские голоса. Вероятно, крестьяне вышли на общинные работы.

Припекало. Хотелось пить, а еще сильнее одолевал сон. Сказывались три ночи пешего марша, три знойные, полные тревог дневки. Но нужно было бодрствовать, слушать, следить за всем, что происходит вокруг.

Солнце припекало все сильнее. Во рту пересохло, говорить стало трудно. И тут их неожиданно увидела одна из женщин, вышедших работать. Ее не успели остановить. Женщина побежала в село, и партизан охватила тревога: выдаст или промолчит?

— Переберемось, хлопцы, в другой кинець поля, — решил Василий.

Они поднялись, притоптали ямки, в которых лежали, потом перебежали, пригибаясь, и залегли в самом конце кукурузного поля. Дальше бежать было некуда: перед ними простиралась открытая степь.

— Зарывайтэсь, хлопци! — строго приказал Бартоша. — Будэмо лежать тыхо. До останний можлывости.

Стали маскировать окопчики, но невдалеке послышался шум, и Бартоша приказал затаиться.

Усилился ветерок, кукуруза зашелестела. Теперь нельзя было расслышать шума шагов даже вблизи.

Михаил Беляев приподнял голову и посмотрел в сторону Бартоши. Василий держал в зубах стебелек и неотрывно глядел вперед.

Вдруг кукуруза затрещала. Беляев увидел толстого гитлеровца. Тот шел в трусах и ботинках как раз по тому междурядью, в котором лежал Беляев.

Беляев сжался, как тугая пружина. Вот немец занес ногу для нового шага, да так и застыл с перекошенным от испуга лицом. Беляев с силой оттолкнулся от земли. В следующий миг он уже сжимал горло прижатого к земле врага, а подоспевший Бартоша всадил солдату в бок кинжал.

Но шум засекли. Хлопнул выстрел, еще и еще… Рядом, ударяясь о стебли, рвались разрывные пули. Беляев тоже выстрелил. Немец упал. Упал в окопчик и Михаил. Он припал щекой к автомату и открыл огонь. Застрекотали автоматы Бартоши и других партизан.

Поле взъерошилось. Автоматные очереди, хлопки выстрелов и рвущихся пуль смешались с резкими криками команд, со стонами раненых, с хрустом ломающихся стеблей. Фашисты наседали. Они знали, что больших отрядов тут не бывает, и лезли напролом. Партизаны отбивались упорно. Отступать некуда. Надеяться не на что.

Ожесточенный бой длился недолго. Но Бартоша знал: фашисты получат подкрепление и за передышкой последует атака.

И он скомандовал:

— На проры-ы-в!

Команда подняла ребят из окопчиков. Не было только Старцева.

— Старцев! До мэнэ! — позвал Бартоша.

— Он… убит, — сказал Карякин.

Бартоша схватил гранату и крикнул:

— Гранатами! За мною! Ура!..

Бартоша рванулся вперед, за ним побежали остальные.

Было похоже на то, что из круга врагов вырвались. Только голос Бартоши доносился теперь откуда-то сзади, — видно, остался прикрывать их огнем.

Беляев обернулся и увидел Бартошу с гранатой, занесенной для броска. Вслед за дробной автоматной очередью Василий, качнувшись, стал опускаться, и тут в его руке вскинулся веер огня с дымом и грохнул взрыв…

Их было восемь. Вернулось в лес четыре: Беляев, Швецов, Куценко и Мычка. Они все и рассказали.

Василий Бартоша до конца выполнил долг коммуниста.

Н. ЛУГОВОЙ.

…Всем существом своим я ненавижу фашистов, а их пособников еще сильнее, ненавижу с такой силой, с какой люблю свою Советскую Родину, люблю ее особенно сейчас, когда она в опасности, страдает и так мужественно борется…

Клаву Юрьеву не зачислили в партизанский отряд, когда с приближением фашистских войск к Крыму стали формироваться отряды народных мстителей.

— Молода еще, трудности партизанской жизни не для тебя, — пояснил командир отряда.

Когда гитлеровцы ворвались на полуостров, отряд ушел в лес. После перехода в свой район партизаны выстроились на небольшой опушке леса. И тут командир увидел в строю Клаву:

— А ты как попала сюда?

— Обыкновенно, товарищ командир, ножками, — а лицо так и светится улыбкой. — Надеюсь, что назад, на съедение фашистам не отправите.

Посмотрел командир: короткая шубка, шапка-ушанка, брюки-галифе, щегольские офицерские сапоги, а выправка настоящего солдата. Словом, молодец молодцом. Что с такой сделаешь?

Приняли. Стала Клава партизанкой. С первого же дня не признавала никаких скидок: на пост так на пост, в бой — вместе со всеми.

Побежали партизанские дни, один другого тревожнее, труднее, опаснее.

7 ноября 1941 года, на седьмой день партизанской жизни, Клаву послали за мясом, спрятанным в зарослях молодого дубняка, недалеко от глухой дороги. Бочка с бараниной была залита жиром. Жир застыл, и Клава, наклонясь над бочкой, с усилием отковыривала его ложкой.

Вдруг совсем близко раздалось: «Хенде хох!»

Разогнулась и — обомлела: невдалеке группа немецких автоматчиков.

— Ком! Ком! — кричали немцы.

Вот она, гибель! Страшная, неотвратимая. Шаг назад — и десять автоматов брызнут свинцом.

— Ком! Ком!

Что же делать? Оцепенение постепенно проходило.

— Ком, фрейлен! Ком!

Голоса чужие, лающие, но уже меньше у них настороженности: увидели, что одна, и дула постепенно опускаются. Машут руками: иди, иди…

Девушка сделала шаг, другой и вдруг стремительно бросилась в обрыв. Автоматчики открыли огонь, но было уже поздно: лес надежно укрыл партизанку.

Ушла Клава. Десять не взяли одну…

5 января 1942 года. Партизаны подошли к автомагистрали Симферополь — Феодосия, по которой гитлеровцы перебрасывали подкрепления на Керченский полуостров, стремясь сдержать наступление советских войск, высадившихся в Керчи и Феодосии.

В Зую прибыли немецкие части. Остановились. А сколько их? Чем вооружены? Где стоят? Надолго ли расположились? Как охраняются? Разведать требуется быстро.

Направили Юрьеву. И вот идет по дороге девушка, одетая по-деревенски. Без пропуска, без паспорта, без справки, удостоверяющей личность (партизанская разведка в тот период еще не располагала ни документами, ни временем для их изготовления). Клава остерегалась встречи с немцами. И хоть с виду держалась уверенно, даже беспечно, внутренне вся напряглась. Еще издали разведчица заметила группу врагов на дороге. Свернула в сторону. Но и там стояли грузовики с пулеметами, рядом толпились солдаты с винтовками и автоматами. Скрываясь в кустарнике, подошла к речке Зуйке.