Евгений Петров - Год рождения — 1917

Коля рядом, плечо к плечу. Повел носом, ворчит:

— Чуешь, каким ароматищем тянет из столовой?

— Что-то не разберу.

— Не силен ты на нюх. Какао повар сварил в честь выходного дня. Кому приспичило гнать людей от такого лакомства?

— Не огорчайся, друг. Прогонят, как вчера, до первого привала — и обратно. Не киснуть же сладости!

Колонна вытянулась на асфальтированном шоссе. Старшина почему-то не приказывает запевать, не подгоняет. Миновали поворот, где обычно бывал первый привал. А команды «Стой» все нет и нет.

— Не очумело ли сегодня начальство? — недоуменно шепчет Коля. — И солнце обнаглело. Палит, мочи нет.

Другу достался станок пулемета. Потное лицо налилось кровью, повлажнела гимнастерка. На лопатках выступила соль.

— Давай поменяемся поклажей?

— Не сейчас. Не торопись. Достанется и тебе.

Миновали не один хутор, не один городишко. И везде у ворот, в подъездах домов — толпы людей. Все чем-то встревожены, а старухи уголками платков утирают повлажневшие глаза.

— Вроде бы к Риге идем, — размышлял Коля. — На зимние квартиры. Тогда на кой леший строили городок, корчевали пни, посыпали песком дорожки, натягивали палатки?

Недоуменные вопросы прояснились лишь в пригороде. Прозвучала долгожданная команда «Стой». Колонна развернулась во фронт. Перед строем появился комиссар Логунов. Короткое слово «война», произнесенное сдавленно-тихо, пронзило каждого из нас.

— Войск в Риге нет, — продолжал комиссар. — Мы в ответе за все: за поддержание порядка, за охрану важнейших объектов.

Рижане знали нас, курсантов. И в зимние дни, и весной, когда мы готовились к первомайскому параду в латвийской столице, ходили мы в строю, бравые, подтянутые. Ходили всегда с песней и лихим припевом, от которого не раз шарахались на мостовую не привыкшие к лихости ломовые лошади. А теперь строй шел молча.

Грозу, конечно, ждали. Бесконечные летние тревоги не забава. От беспокойных ночей тревожно было на душе. И вот прогремел гром. Прогремел средь ясного неба.

На одном из перекрестков старик зло прошипел: «Раскисли, вояки!» Это подхлестнуло, обожгло. Поль Концевой, щупленький, запыленный, хорошо знакомый мне еще по учебе в Институте журналистики, без команды запел. Мы подхватили знакомые слова:

— Молодцы, ребята! — подбадривал комиссар.

И мы пели. Одна песня сменялась другой. Пели так, что дребезжали стекла в рамах. Пусть все слышат и знают: нас не сломить! Мы готовы в бой!

Вот наконец и наше Военное училище на улице Кришена Барона. Здание, построенное еще в царское время, — солидное, приметное. Территория училища обнесена массивной чугунной оградой. Во дворе — сад. Он сейчас в буйном цветении. Решетка ограды затянулась плющом. Тень и прохлада после палящего солнца — первая награда, награда в первый военный день.

Курсанты притихли. Каждый думал о своем, и, наверное, все об одном: «Как там, на границе? Хоть бы кто просветил…»

Поль Концевой расстегнул карман гимнастерки, достал записную книжечку, предложил:

— Вытаскивай свой талмуд, друг. Я ведь ивановский, знаю, что ты архангельский. Если что случится, не будешь же писать, как Ванька Жуков, на деревню дедушке. Обменяемся точными адресами. Кто из нас выживет — сообщит хоть кое-что родным.

И пошли книжечки по кругу. Дела впереди нешуточные. Всякое может быть. Надо смотреть правде в глаза.

Время отбоя, а спать никто не ложится. Все в полном снаряжении. Гирей стал поясной ремень. Чего только на него не нанизано: и подсумки, туго набитые патронами, и лопата, и фляга.

В ночном небе шарят прожекторы. Гудят сирены. Где-то в районе аэродрома то и дело ухают взрывы. С потолка сыплется штукатурка.

Утром не шипит плита на кухне. Добрая наша столовая не приглашает в гости.

— Затягивай потуже ремень, — шутит сквозь зубы Коля Франчук.

— Потерпим. Лишь бы подальше от греха. Дым из трубы может демаскировать.

А в полдень появилась во дворе походная кухня. Вместо трех положенных курсанту блюд — одно: гороховое пюре.

Личный состав то и дело выстраивается по тревоге. По списку, как на перекличке, назывались знакомые фамилии. Дисциплинированные, привыкшие к уставам, курсанты выходили вперед и щеголевато поворачивались лицом к строю. Зачитывался приказ о назначении в часть. Друзья-товарищи садились в машины и, не успев как следует проститься, уезжали на фронт, прямо в бой. Наш строй редел.

Днем выполняли бесконечные задания, а ночью попарно — в патруль.

Коле и мне досталась набережная Даугавы. Шагали туда и обратно от лабазов, что за городским базаром, до статуи Свободы. Над самыми крышами плыли зловещие машины с черными крестами. Казалось, что бомбу можно достать рукой. А в это время то из окна дома, то с крыши мелькал огонек сигнальщика.

— Не пойму, — ворчал Коля, — почему нам запрещают открывать огонь по этим негодяям, указывающим фашистам цель? Разве проймешь их пальбой в воздух?

Жужжали не раз над нашей головой пули. Мы неслись что было сил на выстрелы. На мостовой валялись горячие гильзы, а враг проваливался, будто сквозь землю.

Вскоре объявили приказ: училище сопровождает штаб округа. У комиссара — карта. На ней красным кружочком обведен Псков. Нам выдали новые противогазы. Таких мы еще не видели. Распахнуты двери складов, выставлены во двор ящики с гранатами и патронами. Бери сколько хочешь. У училища много автобусов. Каждому взводу — отдельная машина. Даны инструкции, как вести себя при бомбежке, при обстреле с земли, выделены наблюдатели за воздухом. Все вроде понятно. Только все еще не верилось, что это не занятия.

Военной смекалке лучше всего учит пуля. В этом убедились в тот же день. При выезде из Риги по нашей колонне полоснул из кирпичного дома пулемет. Все машины замерли. Командир нашего взвода, старший лейтенант, побледнел как полотно, закричал: «К бою!»

Мы били прикладами стекла. Кто через двери, а кто из окон прыгали на тротуар и не чувствуя ног неслись в первые попавшиеся подъезды. Разворачивали на лестничных клетках пулеметы. Перестрелка стихла. И тут же команда: «По машинам!»

Придя в себя, Коля размышлял:

— Я думал, у нашего взводного ума палата. А вышло, что он глоткой только силен. Растерялся хуже бабы при первом выстреле. Леший с ним, со взводным! А мы-то, мы-то вели себя как идиоты. Забыли, как надо действовать в уличном бою. Надо на выстрелы бежать и уничтожать противника пулей или гранатой. А у нас вышло все шиворот-навыворот. Глупо! Очень глупо подставлять спину под выстрел.

И пошла фронтовая выучка. День и ночь нас настигали немецкие пикировщики. Машины часто останавливались. Мы прятали голову в густых придорожных насаждениях. А немецким летчикам, видно, этого и хотелось. Вели они себя нагло.