Мод Жульен - Рассказ дочери [18 лет я была узницей своего отца] [litres]

Потом отец предостерегает меня насчет «сект» – людей, которые попытаются убедить меня уйти жить с ними; эти секты хуже религиозных групп, и их лидеры называются гуру. Эти гуру заставят меня принимать наркотики, которые сведут к нулю всю подготовку, данную мне отцом. Стоит нам с матерью остаться наедине, как она навязчиво возвращается к той же теме. Она считает меня «идеальной добычей» для сект, потому что я слаба, и боится, что я не смогу устоять перед этими гуру, у которых на уме только одно – затащить меня в постель.

Меня раздражает, что мать то и дело возвращается к теме секса. Я не имею абсолютно никакого желания оказаться в чьей-то постели. Я по-прежнему чувствую себя очень неуклюжей и ненавижу свое слишком рослое тело. К счастью, я подружилась с Анжель, молодой женщиной, которая держит магазин по соседству с салоном мсье Молена на улице Насьональ. Она уговаривает меня примерить разную одежду, объясняет, какие цвета сочетаются между собой, в чем разница между различными тканями, что такое пояс, шаль… Благодаря ей я теперь ношу нормальную одежду, что до некоторой степени помогло мне примириться со своей внешностью.

Однажды в среду в декабре прямо посреди урока игры на контрабасе распахивается дверь, и в помещение входит высокий, очень худой молодой человек; чуть ли не единственное, что виднеется поверх его толстого красного шарфа, – это черные волосы.

– А, вот и долговязый Ришар, – говорит мсье Молен. – Входите.

Я никогда не видела человека настолько высокого или настолько же стеснительного с виду, как я сама. Может быть, он тоже переживает из-за своего роста?

– Какими судьбами вы здесь, друг мой? – спрашивает мсье Молен.

Ришар, заикаясь, отвечает, что пришел на пятничный урок.

– Так ведь нынче среда, – говорит мсье Молен со своей неотразимой улыбкой.

Ришар открывает рот, и его сигарета падает на пол. Он наклоняется и неловко пытается собрать пепел.

– Вот, – говорит мсье Молен, беря его под руку, – позвольте мне представить вас юной Мод. Она прекрасный музыкант, да еще и красавица…

Я вспыхиваю и становлюсь такой же красной, как Ришаров шарф.

Оказывается, Ришару двадцать пять лет, и он только что начал учиться игре на контрабасе и сольфеджио.

– Рад видеть, что у двадцатипятилетнего человека не пропало желание и кураж, чтобы заниматься на музыкальном инструменте, – говорит мсье Молен, и тонкое лицо Ришара внезапно светлеет.

Я замечаю, как он смотрит на мсье Молена – так глядят на мессию.

Я сразу же проникаюсь симпатией к этому высокому молодому человеку, к его стеснительности и рассеянности. Он порой приходит в музыкальный магазин покупать струны и ноты. Ришар – полная противоположность морякам, которые ходят за мной по улицам, смущая меня своими шуточками, и от которых почти невозможно отделаться. Ришар же едва осмеливается улыбаться мне. Он кажется таким же новичком в обыденной жизни, таким же потерянным, как и я сама.

Возвращаясь по вечерам домой, я застаю родителей точно в том же положении, в каком оставила их утром. Не могу заставить себя спросить мать, сидит ли она все дни напролет, запертая наедине с отцом в «баре». Теперь он старается проводить в доме как можно меньше времени: как только оканчивается его утренний ритуал, мы помогаем ему спуститься вниз, и он испускает вздох облегчения, выходя во двор. Он не возвращается в дом до самого отхода ко сну; он словно стал бояться этого большого старого здания. Никто больше не заходит в обширные комнаты первого этажа, где царит атмосфера мертвенной угрюмости.

– Вот, – говорит мсье Молен, беря его под руку, – позвольте мне представить вас юной Мод. Она прекрасный музыкант, да еще и красавица…

Я понимаю, что отец рассматривает мою работу помощницы в магазине и уроки контрабаса всего лишь как некую временную фазу, которой он может в любой момент положить конец. Мне нужно найти способ вырваться на свободу. Однако в данный момент я полностью сосредоточена на годовом экзамене, который мсье Молен решительно настроен принять у меня в консерватории. После удара, нанесенного моему самолюбию провалом на школьных экзаменах, ему приходится долго подбадривать меня, прежде чем я соглашаюсь. Ришар обещал прийти и поддержать меня.

Когда настает день экзамена, я исполняю «Чакону» Баха. Мои руки дрожат, как листья, а смычок кажется смазанным маслом. Я цепляюсь за что-то, прячущееся глубоко внутри меня, – так же как делала во время алкогольных экзерсисов, которые заставлял выполнять отец. К тому времени как я заканчиваю играть пьесу, с меня градом льет пот, и я полна странного чувства нереальности.

Другие ученики ждут своей очереди вместе с родителями, которые подбадривают их, целуют в лоб и гладят по голове. Как это, должно быть, замечательно! Точно сирота, я сжимаю смычок – я слишком «особой породы», чтобы заслуживать материнскую любовь.

Мсье Молен вытряхивает меня из ступора:

– Малышка моя, ты потрясла жюри! Ты завоевала первый приз консерватории. Поздравляю! Ты это действительно заслужила.

Я улыбаюсь, я довольна, но сомневаюсь, что на самом деле это заслужила. Я знаю, что «великие музыканты» играют естественно: благодаря мадам Декомб, мсье Молену и музыкальным записям, которые я теперь могу слушать, я знаю, что такое настоящая музыка – того рода музыка, которая, кажется, взмывает к небесам. Но для меня музыка – синоним пытки, страданий и многих часов труда. У меня нет спонтанности.

– Что случилось? – спрашивает мсье Молен. – Что-то не так?

– Я не умею даже импровизировать…

– Ну, малышка, – уверяет он меня, – в отличие от того, что ты там себе думаешь, импровизировать можно научиться. Сама убедишься, когда придешь и будешь играть вместе со мной в моем джаз-бэнде «Сантинас»…

Мать обеспокоена, что я так часто бываю вне дома; она убеждена, что я «встречаюсь с людьми» и что мне грозит серьезная опасность пасть жертвой первого попавшегося мужчины. Может быть, потому-то родители так и спешат выдать меня замуж.

Другие ученики ждут своей очереди вместе с родителями, которые подбадривают их, целуют в лоб и гладят по голове. Как это, должно быть, замечательно!

Однажды, когда на общественном транспорте происходит забастовка, Ришар подвозит меня домой на своей машине. Мать приглашает его зайти и провожает в «бар», где восседает отец, утонув в своем обычном кресле. Он просит, чтобы Ришару налили большой стакан виски, и принимается расспрашивать, сколько ему лет и где он работает. Потом отсылает нас с матерью прочь. После долгого приватного разговора отец вызывает меня обратно и объявляет, что мы с Ришаром должны пожениться через три недели – это минимальный срок для оглашения в церкви. Дата назначена на субботу, 24 июля. Я лишаюсь дара речи от неожиданности.