Мод Жульен - Рассказ дочери [18 лет я была узницей своего отца] [litres]

Помню, она говорила мне, что вышла замуж в семнадцать, но теперь сообщает, что рассорилась с мужем. Она познакомилась с другим парнем, и они целовались. Потом Мари-Ноэль рассказывает мне о своих каникулах, о «маме» и «папе» и о том, как она рада с ними увидеться, потому что ей так много нужно им рассказать. Она надеется, что я напишу ей и что мы снова встретимся. Если я захочу приехать повидаться с ней, ее родители будут рады принять меня и я могу остановиться в их летнем домике.

Я вне себя от радости: она меня помнит! Ее счастье и энергия заразительны. А письмо наполняет меня надеждой. Оказывается, что после проваленных экзаменов жизнь продолжается, что любовь не кончается, что есть родители, которые продолжают разговаривать со своими дочерьми.

О чем я могла бы написать ей? Мне нечего ей рассказать… А потом я думаю: нет, есть! Я могу рассказывать ей о книгах, которые читаю, о саде и о Питу, который только недавно умер, прожив хорошую долгую жизнь. Я могу рассказать ей, как в последние недели он превратился в «хромую утку» и как я с любовью смотрела на его ковыляющую походку. Я осознаю, что мне, даже отрезанной от мира, есть что сказать, что жизнь продолжается повсюду.

Мысленно я пишу ей письмо на нескольких страницах; у меня нет любимого, но я влюблена в жизнь, в природу, в только что вылупившихся голубят… Я прошу у матери красивую бумагу и марки. Она требует вначале дать ей прочесть письмо Мари-Ноэль и едва не задыхается от возмущения:

– Ты побывала снаружи всего раз – и уже спуталась с местными проститутками! Девица, которая выходит замуж в семнадцать, – это проститутка! И она целовалась с другим парнем!

– Но она же разводится…

Мать конфискует письмо и строго-настрого запрещает мне контактировать с «этой грязной шлюхой».

Я в унынии. Что теперь делать? Я расхаживаю по своей клетке и со всех сторон бьюсь о решетки. Я одновременно раздражена и обижена пафосными речами, которые произносит мать за столом.

Письмо наполняет меня надеждой. Оказывается, что после проваленных экзаменов жизнь продолжается, что любовь не кончается, что есть родители, которые продолжают разговаривать со своими дочерьми.

– Мы хотели создать из тебя идеального человека, – говорит она, – и вот что мы получили. Ты – ходячее разочарование.

Отец выбирает этот самый момент, чтобы подвергнуть меня одному из своих безумных упражнений: перерезает горло курице и требует, чтобы я пила ее кровь.

– Это полезно для мозга.

Нет, это уже слишком. Он что, не понимает, что мне больше нечего терять? Что он имеет дело с камикадзе? Нет, не понимает. Он настаивает, выговаривает, угрожает… Когда он начинает орать тем самым басом, от которого у меня в детстве стыла кровь в жилах, я взрываюсь:

– Я сказала – нет! Я не стану пить куриную кровь, ни сегодня, ни в любой другой день. И, кстати, я не стану присматривать за твоей гробницей. Ни за что! И если придется, залью ее цементом, чтобы никто не мог из нее вернуться. О том, как приготовить цемент, я знаю все – благодаря тебе!

Я смотрю прямо в отцовские глаза, выдерживая его взгляд. О поддержании визуального контакта я тоже знаю все – кажется, даже больше, чем он сам, потому что это он отводит глаза. Я на грани обморока, но я это сделала.

Отец выбирает этот самый момент, чтобы подвергнуть меня одному из своих безумных упражнений: перерезает горло курице и требует, чтобы я пила ее кровь.

– Это тебе с рук не сойдет, – ледяным тоном говорит он. – Я сильнее тебя.

Но он проиграл.

Через пару дней он говорит:

– Даже не думай, что соскочила с крючка. Даже если ты откажешься присматривать за мной, я никогда не оставлю тебя, а ты никогда не покинешь меня. Нравится тебе это или нет, я контролирую твой разум.

Я начала заниматься на контрабасе с мсье Моленом. Я обожаю древесный запах этого инструмента, чувственность смычка, вибрирующего на струнах. Какое наслаждение учиться играть на инструменте без насилия и угроз! Дважды в неделю он продолжает «петь хвалу» неумолимо суровой музыкальной студии в Дюнкерке, где преподает.

Когда мсье Молен после урока идет в «бар» выпить, отец взял в привычку спрашивать его, ускорит ли мой прогресс, если я стану учиться «где-то еще». Мсье Молен не слишком словоохотлив в ответах: «Возможно… Да, такое может быть… Но может быть, и нет». Именно это и требуется, чтобы заставить моего отца настаивать, чтобы мсье Молен немедленно принял меня в свой класс. И он ни в коем случае не должен быть со мной мягок! Мсье Молен притворяется, что дает согласие против собственной воли.

– Ну, ладно, пусть ваша дочь приезжает завтра в два часа дня в мой магазин на улице Насьональ, 11.

Я не могу поверить своим ушам – завтра я еду в Дюнкерк! И буду ездить туда раз в неделю, чтобы заниматься музыкой в настоящей Музыкальной академии [8] В данном случае это тоже не высшее учебное заведение. . Мсье Молен, вы мой спаситель! Подумать только, сколько виски, «Рикара» и чуши вам пришлось проглотить! Через два года терпеливого труда и дипломатических уловок вы наконец преуспели и добились того, что ворота моей тюрьмы приоткрылись.

Мать отводит меня на станцию и покупает билеты в первый класс, чтобы я не «смешивалась с толпой», потом торопится домой. Я должна справляться самостоятельно, хоть и не имею никакого представления, как попасть на улицу Насьональ. К счастью, мсье Молен ждет меня на вокзале и отвозит в Академию.

Это большое здание, в котором замечательно пахнет и много людей, то и дело говорящих: «Привет! Как поживаете?» Там полно учеников самого разного роста и веса, с волосами всех оттенков. Как это прекрасно – разные люди, которые, похоже, без труда общаются друг с другом. Атмосфера в классе серьезная, но жизнерадостная: мсье Молен – замечательный учитель; я очень горжусь тем, что меня приняли в его класс – и, тем не менее, все равно удивлена. Это что же, те самые джунгли, где человек человеку волк, – как отец описывает внешний мир? Кроме того, я немного растеряна: почему мсье Молен так упорно сражался, чтобы привезти меня сюда? У него с избытком хватает других учеников, гораздо более интересных, чем я.

Мсье Молен по-прежнему приезжает, чтобы заниматься со мной дома на рояле и аккордеоне. После уроков он следит, чтобы меня ни в коем случае не было рядом, когда идет поздороваться с отцом. У меня такое чувство, что он что-то затеял и опасается, что мое присутствие может разрушить его план. Однако в следующий раз отец включает интерком и просто говорит мне: «Иди сюда». Придя в «бар», я вижу мсье Молена, опирающегося на костыли, с непроницаемым лицом, и страшусь худшего.

– Пришло для тебя время, – начинает отец, – столкнуться с жизненными трудностями. Хватит с тебя коконов. Мсье Молен согласился принимать тебя в Дюнкерке трижды в неделю, чтобы ты могла как следует заниматься на аккордеоне и скрипке и совершенствовать свои навыки на других инструментах. Ты также должна начать работать: всю субботу ты будешь проводить в магазине мсье Молена в качестве продавщицы и уборщицы.