Мод Жульен - Рассказ дочери [18 лет я была узницей своего отца] [litres]

С помощью глобуса отец показывает мне все страны, над которыми он летал на воздушном шаре вместе со своим любимым вторым пилотом – моей тетей Генриеттой. Отец говорит о ней так, словно она необыкновенная женщина. Она тоже была авиатором, как отец, и страстно любила полеты на воздушном шаре.

С тетей Генриеттой я встречалась лишь однажды: вскоре, после того как мы переехали в этот дом, она приезжала в гости в сопровождении двух чудесных колли. Я была слишком мала, чтобы сохранить в памяти что-то большее, чем смутные образы.

Закрываю глаза и вращаю глобус, наугад тыкая в него пальцем, потом открываю глаза и шепотом обещаю себе: «Когда-нибудь ты туда поедешь».

До войны, когда моя мать была крохотным младенцем, Генриетта и мой отец часто летали вместе и выигрывали гонки на воздушных шарах. Отец с удовольствием вспоминает все те случаи, когда прямо перед приземлением ему приходилось быстро сбрасывать часть балласта, поскольку Генриетта замечала быка, пасшегося в непосредственной близости, и она наотрез отказывалась приземляться в этом месте! И они снова взлетали, не зная, когда и где смогут сесть.

Как-то раз из-за ошибки в навигационных расчетах они пролетели над немецким городком Ландсберг-ан-дер-Варте во время одного из выступлений Гитлера. Отец показывает мне фотографию, на которой они сняты с четырьмя немецкими офицерами и двумя людьми в гражданской одежде; моя тетя нервно улыбается, стоя посреди группы мужчин, которые, похоже, очарованы этой миниатюрной женщиной, одетой в мужскую клетчатую рубашку и бриджи для верховой езды.

Воспоминания о причудах Генриетты всегда вызывают у отца смех. Слушая его, я начинаю думать, что Генриетта действительно великая личность. Если бы мы с матерью могли быть хоть чуточку похожими на нее, возможно, мы тоже заслуживали бы отцовского снисхождения и восхищения.

Во время войны Генриетта пошла служить медсестрой и в военном госпитале познакомилась с врачом, который стал ее мужем. Тем временем мой отец участвовал в Сопротивлении в Лилле. Он рыл подземные ходы, чтобы помогать евреям бежать в Бельгию. Он также торговал на черном рынке, чтобы заработать денег для оплаты продуктов, вида на жительство и услуг контрабандистов, помогавших беглецам.

Лицо отца светлеет, а голос смягчается, когда он рассказывает мне о своей молодости. Я заворожена не только его историями, но и выражением, которое внезапно преображает его обычно каменные черты. В те времена он был героем. Если бы только я родилась пораньше, я могла бы познакомиться с тем страстным, дерзким мужчиной, каким он когда-то был! С крылатым кентавром, пересекающим Европу по неверной стрелке компаса. С Робином Гудом, рискующим своей жизнью, чтобы вырвать угнетенных из лап нацистов. С великим высокопоставленным масоном, который «делал что хотел», появляясь, к примеру, перед королевой Англии в красных ботинках. С «милосердным рыцарем святого града», тайно трудившимся ради блага человечества.

Я до сих пор помню свое изумление при виде этого рыцаря при всех регалиях, с мечом и большим крестом на груди, – таким отец в иные вечера являлся в мою спальню. Но все это было раньше. До того как он решил покинуть гадкий мир и стать затворником в этом доме вместе с нами.

Когда в последний раз отец приказал мне отправиться вместе с ним в мастерскую за плавательным бассейном, он велел мне развернуть какой-то сверток: внутри оказались много метров странной бледно-желтой материи. Эту специальную ткань использовали для изготовления воздушных шаров. Она осталась с послевоенных дней, когда отец усердно трудился, чтобы с аэродрома Бондю вновь стали взлетать воздушные шары на горячем воздухе. Они с Генриеттой первыми стали летать снова, используя воздушные суда, собранные собственными руками. Иногда я прокрадываюсь в мастерскую, чтобы коснуться этой волшебной ткани, и представляю, как сама изготавливаю воздушный шар, чтобы улететь прочь отсюда с Линдой и Питу.

Лицо отца светлеет, а голос смягчается, когда он рассказывает мне о своей молодости. Если бы только я родилась пораньше, я могла бы познакомиться с тем страстным, дерзким мужчиной, каким он когда-то был!

С тех пор как я перестала брать уроки фортепиано у мадам Декомб, мы почти не выходим за пределы усадьбы. Все организовано так, чтобы свести вылазки во внешний мир к минимуму. Нет необходимости ходить в булочную: у нас есть кадушка для теста и профессиональная печь, в которой мы с матерью дважды в месяц печем хлеб. В бакалейный магазин тоже ходить не нужно: четыре раза в год мы делаем по телефону большой заказ, и продукты доставляют грузовиком.

Однако время от времени мы все же выезжаем, всегда вместе и всегда на «Пежо», который в остальное время стоит в гараже, примыкающем к дому. Аккумулятор в нем часто садится. Его приходится заряжать, и этого обычно достаточно, чтобы отложить запланированный выезд, а то и вовсе отменить его.

Если по какой-то счастливой случайности мотор все же заводится, все должно делаться очень быстро: я забираюсь на переднее сиденье, а отец начинает выводить машину, как только мать откроет ворота. Затем она быстро захлопывает их и запрыгивает на заднее сиденье. Большой «Пежо» резво разгоняется, словно нам предстоит исполнить некую жизненно важную миссию. В действительности же мы, к примеру, едем в Азбрук покупать цыплят для птичьего двора.

Во время поездки я стараюсь как можно сильнее съежиться на переднем сиденье. В тех редких случаях, когда мы все же выезжаем, отец всегда велит мне сидеть спереди. В зеркале заднего вида я вижу, как мать пышет негодованием в мой адрес. Знает ли она, что я с готовностью поменялась бы с ней местами?

– Ты знаешь, что это сиденье смертников, – шипит она, когда мы с ней одни и отец нас не слышит. – Если ему придется резко затормозить, ты вылетишь прямо через лобовое стекло. Если случится авария, он погибнет и заберет тебя с собой. Вот почему отец сажает тебя сюда. Но меня он оберегает.

Я не знаю, почему она злится на меня, и ничего не отвечаю. В любом случае, мое сознание слишком занято убийственным напряжением, которое сопровождает все наши вылазки во внешний мир. Родители наблюдают за мной еще старательнее, чем обычно. Боковым зрением я замечаю такое множество вещей, на которые я с удовольствием взглянула бы поближе! Но отец устанавливает время возвращения, которое следует соблюдать до минуты. Он ждет в машине, пока мы с матерью с бешеной скоростью совершаем закупки, одним глазом поглядывая на часы.

Наш последний выезд – в Азбрук за новой партией кур – состоялся три месяца назад. На обратном пути отец остановился на главной площади, и мы с матерью заглянули в книжный магазин. Я спросила, можно ли мне посмотреть книги.