Георгий Санников - Без протокола: невыдуманные истории рассказывают дипломат Александр Богомолов и разведчик Георгий Санников

Эту историю мне рассказал один из немецких друзей, старый коммунист, работавший в 1960-е годы в аппарате ЦК СЕПГ. Еще до войны в Германии проживала дальняя родственница самого могучего финансового клана планеты, Ротшильдов, — Реха Ротшильд. Убежденная коммунистка, ненавидевшая все, что связано с нацизмом. Мой друг что-то рассказывал о причинах, побудивших эту женщину прийти в коммунистический мир, но, честно говоря, я не очень хорошо запомнил детали этой удивительной истории. Волею судеб Реха очутилась в ГДР. Руководство Республики, лично Вальтер Ульбрихт, а впоследствии и Эрих Хонеккер были заинтересованы в этом члене партии. Еще бы! Клан Ротшильдов возник здесь, в Германии, в XVIII веке. Они наряду с другими им подобными вот уже несколько столетий правят финансами Англии, Франции, США. Их щупальца проникли во все сферы западного общества. А тут такой подарок в идеологической борьбе с Капиталом: хоть и дальняя, но родственница Ротшильдов нашла себя в ГДР! Плюс ко всему она еще обладала каким-то наследством и весьма приличным банковским счетом. Прямых родственников старая дама не имела, и сами понимаете, кто бы в случае… наследовал ее капиталы. ЦК СЕПГ и Республика. Сам факт важнее денег. На каких счетах и какие суммы были у Рехи Ротшильд, где хранились деньги, мой друг не рассказывал. Сама история о коммунистке Рехе тоже не была для меня удивительной, так как история коммунистического движения знала случаи посерьезнее, например наш Савва Морозов, друг Максима Горького. Да мало ли было в той же России подобных ему людей. Тот же фабрикант Шмит чего стоил! Эти люди бескорыстно служили революции, верили в коммунистическое будущее. А ведь богатенькие были. Не из рабочих и крестьян.

Я вспомнил эту историю с Рехой Ротшильд спустя много лет, когда у нас рухнула правящая партия коммунистов и развалился, казалось, крепкий как скала Советский Союз. Вспомнил я и желание Саввы Морозова, который заявлял своим друзьям-большевикам: «…если вы придете к власти, мне ничего не надо, все отдам государству, все свои фабрики, оставьте мне только мой особняк, лошадей для выезда и дайте власть управляющего моими бывшими заводами. Я хочу вытеснить англичан с рынка тканей. Хочу, чтобы русский ситец стал победителем». Он, Савва Морозов, через того же Горького помогал большевикам деньгами. С ним все было ясно — русский человек думал о могуществе России.

Но вернемся к Рехе Ротшильд. Пожилая дама часто болела. Здоровье у нее было слабое, да и возраст вступал в свои права. Мой друг в те годы поддерживал с ней добрые отношения, и она была с ним доверительно откровенна. Оговорюсь, что я раскрываю тайну их разговора, зная, что их обоих давно нет в живых. А финал истории мне все рано неизвестен.

Так вот, на одной из встреч с ним Реха под большим секретом поделилась своим сокровенным. «Знаешь, — говорит, — когда я умру, то все имеющееся у меня имущество я не стану завещать ни партии, ни государству. Я уже сделала завещание. О нем, кроме тебя, никто не знает. Я все оставляю животным в берлинском зоопарке».

Я не знаю, чем закончилась история с завещанием Рехи Ротшильд, имелось ли оно вообще. В 70-е ей было далеко за восемьдесят. Сколько она прожила и чем все кончилось, мне неизвестно. Но очень уж любопытное заявление старой и убежденной коммунистки.

Конец августа. Воскресенье. Мы с Ю.А. Квицинским выехали в Западный Берлин, где должны были встретиться с функционерами молодежной социал-демократической организации «Соколы». После жаркой политической дискуссии, усталые, но довольные выполнением, как нам тогда казалось, важной миссии, мы поспешили домой. В этот день на квартире нашего друга Славы Быкова [50]должна была состояться товарищеская вечеринка в кругу близких друзей в связи с каким-то семейным торжеством. Нам не хотелось опаздывать к праздничному застолью. Мы уже свернули на Кохштрассе, ведущую прямо к КПП «Чек-пойнт Чарли», когда увидели впереди по ходу машины запрудившую всю улицу плотно стоявшую к нам спинами толпу людей. Через щели от приспущенных стекол кабины до нас доносился гул голосов. Мы знали, что 13 августа прошлого года были перекрыты секторальные границы и неделю назад в западноберлинской и западногерманской прессе появились многочисленные статьи со злобными выпадами в адрес стран социалистического содружества. У секторальных границ со стороны Западного Берлина прошли антигэ-дээровские демонстрации. На всякий случай мы свернули на одну из боковых улиц, чтобы выехать к КПП с другой стороны, минуя толпу. Оказалось, что толпа была и с той стороны. Деваться нам было некуда. Я посигналил. Толпа расступилась, мы проехали буквально несколько метров и очутились среди чем-то возмущенных людей, плотно сомкнувшихся вокруг нашей машины. На подаваемые мною звуковые сигналы и повышенный шум двигателя с помощью педали газа толпа не реагировала. Люди не расступались, продолжая что-то злобно выкрикивать и угрожающе размахивать руками и зонтами. Мы вовремя заблокировали двери кабины, так как они стали дергать ручки дверей. Я приспустил стекло с моей стороны и громко, перекрывая их вопли, несколько раз прокричал: «Отойдите от машины! Дайте нам проехать!» Мои призывы потонули в безумном реве воплей беснующейся толпы. В меня полетели смачные плевки. Я мгновенно поднял стекло. Мы вдруг почувствовали, как какая-то сила оторвала от земли наш автомобиль. Через стекло заднего обзора вижу красные от натуги лица десятка молодых людей, пытающихся удержать на весу зад машины. Жму на педаль газа, но колеса явно висят в воздухе. В следующее мгновение на бедную машину и стекла кабины обрушивается град ударов кулаками, ногами, ручками зонтов. Кто-то остервенело скоблит каким-то металлическим предметом поверхность крыши, боков и крыльев. От полного уничтожения машины нас спас знаменитый немецкий порядок и чистота улицы, на которой под ногами нападавших не оказалось ни одного камня, кирпича, куска железки, палки или доски.

Затем кем-то организованная толпа крепких молодых людей начинает переворачивать автомобиль. Им удалось положить наше авто почти набок. Юлий навалился на меня. Помню, как он яростно произнес: «Какие мерзавцы! Они за это ответят!»

Разбушевавшаяся толпа была настолько плотной, что люди мешали друг другу и им никак не удавалось перевернуть машину, не раздавив при этом напиравших с противоположной стороны. Теперь я наваливался на Квицинского. Ответить безумной толпе мы ничем не могли. Анализируя позже наше состояние, мы убедились, что страха у нас не было. Было чувство обиды за нашу беспомощность и невозможность чем-то аналогичным ответить толпе. Страх пришел позже, когда мы подъехали к посольству и увидели помятую и исцарапанную поверхность автомобиля…