Бронни Вэр - Пять откровений о жизни [litres]

Мы с Эрин негромко болтали в комнате Рут; в воздухе ощущалось присутствие смерти. Эрин рассказывала, что у нее дома принято было собираться у постели умирающего всей семьей. Дяди, тети, двоюродные братья и сестры, дети и даже соседи – все приходили проститься и проводить человека в последний путь.

Наша беседа то и дело прерывалась долгими паузами. Мы обе смотрели на Рут и ждали. Ночь была невероятно тихой. Я молча посылала Рут всю любовь, какая была у меня в сердце. Мне повезло, что рядом была именно Эрин, потому что ей было не все равно. Она от природы была неравнодушным человеком.

– Она открыла глаза, – вдруг сказала Эрин удивленно. До этого Рут пребывала в полукоматозном состоянии.

– Она смотрит на тебя.

Я пододвинулась к кровати и взяла Рут за руку.

– Я здесь, милая. Все хорошо.

Она посмотрела мне прямо в глаза, и через секунду ее дух начал покидать тело. Оно некоторое время тряслось, затем успокоилось.

У меня по щекам градом полились слезы. Про себя я от всего сердца поблагодарила Рут за наше время вместе, сказала ей, что я люблю ее, и пожелала ей хорошего путешествия. Это был трепетный момент, полный тишины и любви. Стоя в полутемной комнате, я думала о том, каким благословением было время, проведенное с Рут.

И вдруг ее тело сделало еще один глубокий вдох. У меня чуть сердце не выпрыгнуло из груди.

– Ничего себе! – сказала я Эрин. Она засмеялась:

– Бронни, это совершенно нормально. Так часто бывает.

– Ну спасибо, что предупредила, – ответила я, уже улыбаясь, но все еще в шоке. Сердце колотилось, как безумное, и вся благоговейность момента улетучилась. С опаской я вновь приблизилась к кровати.

– Это еще повторится? – шепотом спросила я.

– Может.

Мы еще минуту-другую молча подождали, почти не дыша.

– Она умерла, Эрин. Я чувствую, что она умерла, – сказала я наконец.

– Господи, благослови, – пробормотали мы хором. Пододвинув стулья к кровати, мы еще немного посидели около Рут в благоговейном молчании, полном любви и уважения. Мне нужно было успокоиться после пережитого испуга.

Хезер и мой начальник просили позвонить им, когда все случится. Я позвонила. Было около полтретьего утра. Накануне мне также объяснили, что нужно делать дальше, поэтому я вызвала врача, чтобы тот выписал свидетельство о смерти. После этого я позвонила в похоронное агентство.

Мы с Эрин сидели на кухне, пока тело Рут не увезли – как раз начало светать. За эти часы мы обе не раз заходили проверить, как она там. Хотя она покинула свое тело, мы все еще чувствовали обязанность заботиться о нем. Мне было неприятно, что она лежит в комнате совсем одна. В этой странной, темной ночи ее смерти было что-то особенное. В доме воцарилась ощутимая пустота.

На следующий день семья Рут предложила мне остаться пожить в ее доме. До вступления в наследство могут пройти месяцы, сказала Хезер, и она предпочла бы, чтобы дом не пустовал. Так что я еще некоторое время пожила в доме Рут, что в тот момент для меня было настоящим подарком.

Я поняла, что круглосуточная работа сиделкой с проживанием мне не подходит. Я никогда ничего не делаю вполсилы, и теперь мне стало ясно, что от будущих пациентов мне каждый вечер нужно будет уходить домой, отдыхать и восстанавливаться между сменами. Работать сиделкой оказалось куда изнурительней, чем компаньонкой.

В следующие несколько месяцев я наблюдала за тем, как Хезер освобождает дом от вещей, и сама помогала ей. Физический мир Рут разбирался на части по одной вещи за раз – как случается с любым человеком. Я так долго вела кочевой образ жизни, что все еще не хотела обрастать вещами, поэтому отказалась от многих вещей, которые от чистого сердца предлагала мне Хезер. Это были всего лишь вещи, и, хотя они принадлежали моей подруге, я знала, что память о Рут и без них будет жить в моем сердце.

В итоге мне все же полюбились две антикварные лампы, которые я бережно храню и сегодня. Новые владельцы снесли старый дом и построили на его месте новое, современное здание из бетона. Старая плюмерия, которая десятилетиями наполняла дом сладким ароматом «Франжипани», была в мгновение ока уничтожена, а на ее месте появился бассейн. Мне пришло приглашение на новоселье.

Новым хозяевам не нравилось, что в саду живут пауки и все оплетено паутиной. Я и Рут любили сидеть на террасе, любуясь, как паук-золотопряд прядет такую прочную паутину, что ее можно приподнять, чтобы пройти под ней, и она не рвется. Нам обеим это казалось настоящим чудом. Стоя возле бассейна, глядя на новые модные растения, заменившие старый любимый сад, я с радостью заметила, что на одном из новых кустов прядет свою паутину паук-золотопряд.

Я мысленно послала Рут любовь, зная, что в этот день она по-своему передала мне привет. Ее дома больше не было, но дух ее был со мной. Я поблагодарила новых владельцев за приглашение, немного поболтала с ними и пошла к гавани. Усевшись там же, где я сидела в тот день, когда получила печальную новость о болезни Рут, я поблагодарила ее за все, что мы с ней пережили вместе, и за все, чему я научилась за наше знакомство.

Взявшись за эту работу, я получила куда больше, чем бесплатную крышу над головой. Передо мной разворачивался новый счастливый день, и я благодарно улыбалась. А Рут, направив мой взгляд в сторону паука в своем саду, тоже как будто улыбнулась мне в ответ.

После смерти Рут у меня некоторое время не было постоянных пациентов, и я подменяла других сиделок. Пересменка была единственной возможностью с кем-то познакомиться и пообщаться. Во время долгих двенадцатичасовых смен единственным моим кругом общения были пациенты, их семья и приходящие на дом медицинские работники.

От этого любые отношения становились особенно личными. Такой график также позволял мне время от времени читать, писать, заниматься медитацией или йогой. Многие сиделки лезли на стену от количества времени, проводимого наедине с собой. Нередко, приходя в дом еще до завтрака, я заставала там включенный телевизор. Но самой мне нравилось одиночество, и долгие часы молчания меня не раздражали. Даже если вокруг находились люди, присутствие в доме умирающего человека обычно создавало тихую, спокойную обстановку.

Так было и в доме Стеллы, утопающем в зелени. Дело заключалось не только в том, что Стелла находилась при смерти: они с мужем вообще были мягкими, спокойными людьми. У Стеллы оказались длинные седые волосы. Впервые увидев ее, я подумала, что она очень элегантна, хотя она и лежала в постели больная. Ее муж Джордж, красивый пожилой мужчина, отнесся ко мне с сердечным гостеприимством.

Необходимость принять, что член семьи умирает, – само по себе огромное жизненное испытание. Но когда этот человек достигает стадии, на которой ему нужен круглосуточный уход, от привычной жизни семьи не остается и следа. Личная жизнь Стеллы и Джорджа, времена, когда в доме не было никого, кроме них, – все это ушло навсегда.