Александр Колотов - Из рукописей моей матери Анастасии Николаевны Колотовой. Книга 3

Зато Бёрдовы не пострадали ни единой копейкой. Сполна получили они свои деньги, данные нам в задаток за корову.

После расчёта я ещё несколько раз побывала у них. Но всякий раз ходила к ним с неохотой. Просто с чувства жалости к ним. Нельзя же так резко прерывать отношения!

Выполнял для них по хозяйству ряд работ и Петя, но прежние отношения так и не налаживались с ними у него.

Мне же бывать у них становилось все тяжелее: всё напоминало о пережитом, которое вспоминалось сейчас как кошмарный сон.

«Какое вы имеете к нему отношение? Кто вы ему?» — постоянно вертелся в голове вопрос К.А. ко мне. И тут же рядом вставал другой: «А какое вы имеете к нам отношение? Кто вы нам?»

Не задавала я ей такого вопроса, потому что слишком бы было это жестоко, но он прочно всегда стоял в сознании рядом с её вопросом.

К.А. попыталась ещё раз использовать наши к ним отношения в свою пользу.

— Возьмите часть нашего огорода, — как-то предложила она мне.

Я поняла, какую цель преследовало её предложение. За землю, взятую у них, по их старым понятиям, мы обязаны были бы всемерно помогать им. Не было бы у них заботы ни о вспашке огорода, ни о посадке картофеля, ни об уборке его. Я бы, вероятно, и согласилась на это, не разбей бы они со своим сыном безжалостно и бесчеловечно то большое чувство, которое согревало душу, делало её щедрее и богаче, согласилась бы во имя его…. А сейчас…. Сейчас я просто не могла пойти ей навстречу.

— Ну, зачем нам лишняя земля? — отклонила я её предложение. — Ещё подумают потом, что мы с какой-то корыстной целью полезли к вам на участок. Нам и своего хватит.

Она насупилась и помрачнела. В душе боролись два чувства: жалость к старому человеку и классовая неприязнь к ней.

Неприязнь победила.

После этого разговора К.А. ещё раз навестила нас. Мне было уже известно, что она после долгого перерыва побывала в Киясово у сына со снохой.

— Ну, как вас там встретили? — поинтересовалась я.

— Хорошо, — тихо, наклонив голову и перебирая складки платья, ответила она.

Затем речь зашла о том, кто будет у нас директором школы после Дубовцева М.А., собиравшегося на пенсию.

— Я слышала, что В.Г. собирается к нам директором. Будто бы сам просится. Правда ли это? — спросила я её.

— Не знаю, ничего не слыхала. Никто не говорил об этом. Да и как бы его приняли здесь, зная, что он был первым секретарем?

— А что особенного? Мало ли людей меняют свою должность по состоянию здоровья.

— Меняют, конечно….

Она не договорила, но я и так поняла её: пусть меняют другие. Только бы не её сын. Боже упаси! Разве можно потерять чин! Это так страшно! Умри, но сиди в своём чине!

— И ещё я слышала, что будто он работает уже не 1-м, а вторым секретарём. Говорят, уже второй год.

Все эти сведения мне действительно сообщила одна из родительниц учеников нашей школы в доверительной беседе.

У К.А. от испуга при моих словах расширились глаза.

— Н-не знаю…, - запинаясь, еле выдавила она. — Эля бы, наверное, сразу сказала, не утерпела, если бы это было так.

К.А. заспешила домой.

Позднее стало известно, что дома у них произошёл целый переполох, когда К.А. передала услышанное от меня своему мужу. Возможно ли, чтобы их сына понизили в чине!

Г.Ф. Бёрдов немедленно позвонил Жукову Н.Д. Тот срочно сделал запрос по телефону Бердникову И.А. — работнику орготдела Обкома.

Тревога оказалась напрасной: В.Г. по-прежнему сидел на своём месте под портретом В.И. Ленина….

Долго не могли придти в себя господа Бёрдовы от перенесённого потрясения. А К.А. после этого совсем перестала ходить к нам.

Я же у них перестала бывать ещё раньше, после услышанного мной однажды….

…К.А. прихварывала, но старалась по дому всё делать сама.

— Вы пригласите кого-нибудь лучше, чем так пересиливать себя, — посоветовала я. — Вам и сделают всё, помогут. Ну, уплатите немного. Не бог знает, сколько они возьмут.

— Да я не из-за денег….

— А из-за чего?

Она замялась, но все же сказала:

— Пригласишь их, а потом сиди-ка с ними целый день за столом.

«О! Вот ты чего испугалась! Что придётся сидеть за столом с простыми людьми, да ещё поить их чаем. Вот как вы относитесь к тем, кто вам же старается чистосердечно помочь! Раз так, не сяду и я за тот стол, где низким считается сидеть вместе с рядовыми людьми», — твёрдо решила я.

И действительно, больше я за этот стол с Бёрдовыми не садилась.

Всё больше замечаю за собой, что слишком сильна во мне классовая солидарность с созидателями материальных благ, солидарность, исключающая всякое чинопочитание и угодничество перед власть имущими.

Уважение к людям труда, прежде всего я воспитала и в своих детях. Вспоминается такой случай….

…Как-то раз Пётр принёс Грамоту.

— На, положи, — с удивившей меня обидой в голосе сказал он, подавая её. — Не хотел совсем брать.

Я сначала не поняла причину его обиды.

— Это же Грамота. Ты что, не доволен, что тебе её дали? Или считаешь незаслуженной?

— Да-а, дали…. А как дали? Принесли в машинное и сунули на стол. Два дня она там валялась. Я и не подумаю, что это мне. Потом уж сказали:

— Подбери, твоя ведь.

Я тоже повозмущалась таким награждением, а потом сказала своёму благоверному:

— Всё равно это Грамота, да ещё, видишь, Почётная. И дана тебе заслуженно. Мальчики! — позвала я всех сыновей. — Видите, как ваш отец работает? Чтобы и вам работать так же, когда вырастите.

Хорошей моральной поддержкой послужило это Пётру, и позднее не раз он хвалил меня за то, что всегда перед детьми старалась показать его добросовестное отношение к труду.

Думаю, слыхали они отзывы и о моей работе.

Потому и растут наши дети трудолюбивыми, уважительными ко всякому полезному труду, и я уверена, что ни одному из них не придёт в голову достичь себе благополучия не трудом, а угодничеством перед выше стоящими, ни один из них не поставит целью своей жизни погоню за чинами.

Не жалела я, что между нами и Бёрдовыми произошёл полный разрыв. Да оно так и должно было быть: слишком чуждой нам была их идеология, а я не могла пойти с нею на компромисс.

Мой Пётр в тонкостях идеологии разбирался не особенно хорошо, но и он отвернулся от них после того, как К.А. отказалась продавать нам оставшееся у неё сено, в заготовке которого мы же принимали немалое участие.

— Шиш вот я им после этого чего-нибудь сделаю, — глубоко обиженный заявил он мне. — Пусть себе поищут другого работника.

Бёрдовы перестали существовать для нас, а для меня лично — вместе со своим сыном….

Всё больше и больше удивлялось тому, как складывается для меня обстановка. Будто нарочно для того, чтобы легче мне было уйти отсюда куда-то в другой район, в другое место для другого, какого-то нового, неизведанного дела, чтобы было тому объективное оправдание.