Дмитрий Медведев - Уинстон Черчилль. Против течения. Оратор. Историк. Публицист. 1929-1939

За обособленностью последовало недоверие, еще более опасный ярлык в политической и общественной жизни. Хорошо знавший Черчилля Бивербрук считал, что его друг сам виноват в произошедшем. Он слишком часто призывал меняться и слишком часто менял свою точку зрения. В итоге его «голос лишился той самой искренности» [320] См.: Письма Максвелла Бивербрука Роберту Бордену от 7 января и Артуру Брисбэйну от 13 января 1931 года. Documents. Vol. 12. P. 242. , которая привлекает электорат и заставляет прислушиваться как сторонников, так и оппонентов. Вернуть кредит доверия помогут время и череда серьезных событий.

Не замедлили себя ждать и другие неблагоприятные последствия выбранного курса. Черчилль слишком долго критиковал правительственные инициативы. Теперь, когда он проиграл, критика бумерангом обрушилась на него. Высмеивать бывшего канцлера Казначейство стало модным и выгодным. Ему вновь припомнили поражение в Дарданеллах, вновь обвинили в излишней горячности, вновь поставили в вину, что он стал жертвой собственного красноречия. «Жизнь Уинстона — одна долгая речь, — констатировали его недоброжелатели. — Он не говорит, он ораторствует». Болдуин признавался, что получает наслаждение от заседаний, на которых теперь отсутствует Черчилль, вечно нарушавший повестку дня, а также отвлекавший внимание присутствующих рассмотрением «чрезвычайно умного меморандума, составленного им и касающегося вопросов, которые не относятся к его зоне ответственности» [321] См.: Manchester ИТ Op. cit. P. 861. . Не остались незамеченными и редкие посещения Черчиллем палаты общин, как правило, только в дни его собственных выступлений по интересующим его темам. «Черчилль присвоил себе право приходить в палату общин, делать то или иное заявление и тут же ретироваться, будто это сам Господь Бог изрек истину в последней редакции», — возмущался поведением своего коллеги лидер Лейбористской партии Джордж Лансбери (1859–1940) {15} 15 Лансбери возглавлял Лейбористскую партию с октября 1932-го по октябрь 1935 года. * [322] Цит. по: Трухановский В.Г. Уинстон Черчилль. 3-е изд. С. 232. .

Наблюдая положение Черчилля с позиций сегодняшнего дня, зная о его назначении на пост премьер-министра, успехах в период Второй мировой войны и последующем всеобщем почитании на Западе, все эти саркастические уколы выглядят безобидными пустяками. Но ведь никто не знает своего будущего. На будущее можно влиять, но его нельзя предугадать наверняка. Перемещение по оси времени напоминает движение в темном коридоре. Продвигаясь вперед, постоянно приходится озираться по сторонам, внимательно относиться к происходящим событиям и постоянно принимать непростое решение: то ли скорректировать свой путь, то ли оставить его неизменным.

Тот путь, который в 1930-е годы выбрал Черчилль, грозил ему крайне большой неприятностью — исключением из политической жизни. «Если Уинстон продолжит в том же духе, я не удивлюсь, если Болдуин наложит вето на его участие в избирательной гонке, — признался Бивербрук экс-премьеру Канады Роберту Бордену (1854–1937) в январе 1934 года. — Поверьте мне, Болдуин может это сделать» [323] Письмо от 7 января 1934 года. Documents. Vol. 12. P. 700. . Через три месяца Бивербрук констатирует, что «Черчилль ничего не может сделать в индийском вопросе», а «Болдуин стал силен, как никогда прежде» [324] См.: Письмо Роберту Бордену от 28 марта 1934 года. Ibid. Р. 740. .

Конечно, Черчилль пытался держаться и даже шутить. Стены Вестминстера запомнили много примеров его остроумия. Например, во время выступления одного из министров он недовольно покачал головой. Выступавший прервал свою речь и, обращаясь к депутату, сказал:

— Достопочтенный джентльмен, я просто выразил мою точку зрения.

— Достопочтенный джентльмен, а я просто покачал головой, — парировал Черчилль [325] Цит. по: Halle К. The Irrepressible Churchill. P. 80. .

Или в другой раз, комментируя речь Уильяма Грэхема (1887–1932), политик иронически произнес: «Он говорил без бумажки и без смысла» [326] Цит. no: Ibid. P. 98. .

И все же, несмотря на браваду и неизменное чувство юмора, Черчилль тяжело переживал произошедшие в его жизни метаморфозы. Еще бы! Под его ногами разверзлась одна из самых темных пропастей, с которой может столкнуться человек. Пропасть безысходности, когда впереди лишь беспросветное будущее, где нет места ни стремительным взлетам, ни громким назначениям, ни амбициозным политическим проектам, ничему, что могло бы вдохновить и восхитить, — только наблюдение за происходящими событиями и пока еще сохранившаяся возможность выразить свою точку зрения в палате общин. «Если бы он умер, не дожив до шестидесяти лет, то в некрологе о нем даже не стали бы говорить, как о государственном деятеле», — считает ранний биограф Черчилля Вирджиния Коулс (1910–1983) [327] Cowles V. Winston Churchill. The Era and the Man. P. 250. .

И это произошло с человеком, который с двадцати пяти лет находился под лучами общественного внимания, который в мировой войне руководил самым большим военно-морским флотом в мире, который на протяжении четверти века был практически неизменным членом правительства, с которым считались, который определял развитие отраслей и вершил судьбы целых народов. Черчилль не просто случайно заскочил на самый верх — он жил на Олимпе в течение почти тридцати лет. А теперь оказался низвергнут, выставлен на осмеяние безжалостных критиков, многие из которых уступали ему и в опыте, и в способностях, и в личных качествах.

Суровая правда жизни заключается в том, что в аналогичном положении оказалось большинство коллег Черчилля, которым удалось достигнуть самого высокого поста — премьер-министра. Все они так и не восстановились после своего падения. Такая же участь ждала бы и Черчилля, если бы не два фактора: благосклонность Истории и его удивительная жизнестойкость. Дело здесь вовсе не в том, что Черчилль был неким суперменом, выходившим целым и невредимым (не только физически, но и психически) из любой неурядицы. Нет, разумеется он и нервничал, и сомневался, но он смог подавить разрушающий эффект неприятных эмоций, преобразовав их в созидательную силу творчества. Загнанный в угол враждебностью политического момента, Черчилль приступил к работе над новыми литературными проектами, которые не только обессмертят его имя, но и адаптируют его мировоззрение, подготовив к прохождению тяжелейших испытаний следующего десятилетия.

После неудачи в индийской кампании и начавшегося отчуждения с Консервативной партией Черчилль стал реже появляться в Лондоне, предпочитая столице свое загородное поместье Чартвелл. «Сначала мы формируем наши здания, затем наши здания формируют нас» — известное высказывание Черчилля периода Второй мировой войны [328] Обсуждения в палате общин от 28 октября 1943 года: «Перестройка палаты общин». Hansard. Series 5. Vol. 393. Col. 403. . Оно касалось планов реконструкции палаты общин, разрушенной в результате налета люфтваффе 10 мая 1941 года. Но не в меньшей степени оно относилось и к любимому поместью политика. Жизнь Черчилля в 1930-е годы с его творческими успехами и восстановлением после политических поражений невозможно представить без Чартвелла, который стал его личным Асгардом. Биография Черчилля, особенно в это десятилетие, будет неполной без истории приобретения и перестройки Чартвелла его самым известным хозяином.