Дмитрий Медведев - Уинстон Черчилль. Против течения. Оратор. Историк. Публицист. 1929-1939

— Восемнадцать часов, — ответил тот [500] См.: воспоминания Патрика Доннера. Gilbert M. Op. cit. Vol. V. P. 602–603. .

Если же говорить о том, каким Черчилль был собеседником, то на этот счет сохранились разные отзывы современников. Согласно дневниковым записям личного врача политика, создается впечатление, что Черчилля крайне мало интересовало мнение других, и общение с кем-либо, как правило, принимало форму монолога. «Уинстон всегда говорил так, чтобы позабавить и развлечь самого себя, — описывает барон Моран. — У него и в мыслях не было производить на кого-то впечатление. Ему никогда не нужна была помощь от собеседников, тем более если они женщины. Все его темы в основном были посвящены прошлому, некоторые касались мирных времен, другие Англо-бурской войны или атаки 21-го уланского полка под Омдурманом. В ходе беседы он наслаждался собственными прилагательными, Уинстон обожает использовать в одном контексте четыре или пять слов одинакового значения. Он, как старик, показывающий вам свои орхидеи, — не потому, что они прекрасны, а потому, что он их сам любит. Неудивительно, что все его слушатели, утомленные долгим днем, только и ждали, когда представится шанс пойти спать, оставив Уинстона наедине с теми, кто так и не решился прервать его монолог» [501] Запись в дневнике от 20 декабря 1941 года. Moran С. Churchill at War 1940-45. Р. 8. .

На страницах своих дневников Моран приводит воспоминание одного из врачей Черчилля Артура Рэйнсфорда Маулема (1902–1986), который в момент своей первой встречи с политиком просидел целый час около его постели, в то время как тот в своем характерном мелодраматичном стиле описывал опасности и азарт битвы при Омдурмане [502] См.: запись в дневнике 30 декабря 1953 года. Moran С. Churchill. The Struggle for Survival 1945-60. P. 238. .

С Мораном соглашается Вальтер Грабнер, также нередко бывавший в Чартвелле. По его словам, именно Черчилль «определял тему разговора и менял ее по своему усмотрению». «Не важно, кто участвовал в беседе, она всегда была его шоу», — замечает издатель [503] Cm.: Graebner W. Op. cit. P. 13. .

Подобная манера общения накладывала свой отпечаток и на стиль ведения дискуссий. Особенно в частных беседах. Тот же Моран неоднократно упоминал, что Черчиллю, которого «больше интересовало, что он сказал, чем что он услышал» [504] См.: запись в дневнике от 18 ноября 1943 года. Moran С. Churchill at War 1940-45. Р. 157. , было мало дела до позиции собеседника. «Такое ощущение, будто он много лет прожил в стране, но так и не освоил местного языка» [505] Moran C. Op. cit. P. 124; см также запись в дневнике от 3 декабря 1953 года. Moran С. Churchill. The Struggle for Survival 1945-60. P. 224. . Кроме того, как это ни странно, Черчилль не любил спорить. Ему нравилось, когда с ним соглашались, а в друзьях он больше ценил умение слушать, чем говорить. Но если вдруг доходило до словесной баталии, то политик благоволил тем, кто умел громко и четко отстоять свою позицию [506] Cm.: Graebner IV Op. cit. P. 100, 18; записи в дневнике от 24 октября 1946 года и 26 августа 1953 года. Moran С. Op. cit. Р. 26, 178. . Хотя и в этих случаях собеседникам приходилось нелегко. «Не перебивай меня, когда я перебиваю тебя», — оборвал он однажды пытавшегося быть похожим на своего отца Рандольфа [507] Цит. по: Langworth R.M. (ed.). Op. cit. P. 519. .

Общение Морана и Грабнера с Черчиллем приходится на последнюю четверть века жизни политика, когда он находился в лучах международной славы. Это обстоятельство нельзя не учитывать. Однако схожая модель поведения была характерна для него и раньше, подтверждением чему является следующий эпизод 1915 года.

Во время обсуждения одного из вопросов Черчилль был одернут на полуслове Дэвидом Ллойд Джорджем, занимавшим в тот момент пост министра финансов:

— Я не вижу… — эмоционально произнес Черчилль.

— Вы увидите, — оборвал его Ллойд Джордж, — когда станете понимать, что разговор — это не монолог!

Черчилль покраснел, но ничего не ответил [508] См.: запись в дневнике Фрэнсис Стивенсон от 5 апреля 1915 года. Gilbert М. Op. cit. Vol. III. Р. 383–384. . Ллойд Джордж, правда, быстро осознал, что повел себя бестактно. Ладно бы это было сказано в личной беседе, но неприятная сцена произошла в присутствии еще двух политиков. В тот же вечер Черчилль получил от своего коллеги письмо, в котором тот сожалел о своем поведении. «Я разозлился и сказал то, что не следовало говорить. Прошу принять мои извинения». Черчилль извинения принял. В своем ответе, начинающемся неофициальным обращением «Мой дорогой Дэвид», он заметил, что сам повел себя «неучтиво и неуживчиво». Он поблагодарил Ллойд Джорджа за проявленную доброту, а также за личные качества: «энергию, смелость, решимость», которые тот проявляет в непростое военное время [509] См.: Gilbert М. Op. cit. Р. 384. .

Упоминание об эгоцентризме Черчилля во время бесед можно найти и в переписке одного из его непосредственных руководителей — премьер-министра Герберта Генри Асквита. В феврале 1915 года он делился со своей подругой Венецией Монтагю, что Черчилль «никогда не сближается с собеседником, так как очень сильно увлечен собой, своими занятиями, своими темами». Из-за этого «разговор с ним скатывается в монолог» [510] См.: Письмо от 4 февраля 1915 года. Ibid. Р. 477. .

Создается впечатление, что приведенных свидетельств от пяти совершенно разных людей вполне достаточно, чтобы составить представление о Черчилле, как о собеседнике. Но это впечатление ошибочно. Черчилль был далеко не так прост, чтобы его портрет содержал только одну краску. Во-первых, когда он был в ударе, он поражал своей «величественностью, юмором, обаянием, теплотой и жизнерадостностью» [511] См.: запись в дневнике Виктора Казалета от 2 января 1927 года. Documents. Vol. 11. Р. 907. . Поэтому те, кому посчастливилось оказаться с ним за одним обеденным столом или в одной гостиной, когда он предавался своим рассуждениям, редко были способны забыть такое событие, сожалея, что рядом нет кого-то подобного Джеймсу Босуэллу [512] См.: запись в дневнике Джеймса Скримжера-Уэддербёрна от 23 сентября 1928 года. Ibid. Р. 1346. или Иоганну Петеру Эккерману {26} 26 Джеймс Босуэлл (1740–1795) — шотландский писатель, автор «Жизни Сэмюеля Джонсона». Иоганн Петер Эккерман (1792–1854) — немецкий литератор, секретарь И. В. Гёте, автор «Разговоров с Гёте в последние годы его жизни». — Примеч. ред. .

Во-вторых, даже если речь идет о монологах, нужно отдать должное их качеству. Большинство собеседников Черчилля не могли не восхищаться красотой и «удивительной мощью» [513] См.: запись в дневнике лорда Эшера от 1 декабря 1915 года. Gilbert М. Op. cit. Р. 589. его речей. Это были монологи, которые невозможно пересказать, вспоминал Виктор Казалет. Они были «слишком великолепны», выделялись «метафорами, цитатами и пышным языком» [514] См.: запись в дневнике от 10 августа 1927 года. Documents. Vol. 11. Р. 1042. . «Разговор с ним был настолько же бодрящим и возбуждающим, как галоп на природе», — писал восторженно журналист Альфред Джордж Гардинер (1865–1946) [515] Gardiner A. G. Prophets, Priests and Kings. P. 231. . Им вторит Томас Джонс (1870–1955), указывающий на то, что предложения Черчилля — «блестящего и неутомимого болтуна» — были «слишком наполнены цветом и аллитерациями» [516] См.: Письмо другу от 5 сентября 1926 года. Documents. Vol. 11. Р. 776. . Аналогичного мнения придерживается и Генри Джеймс Скримжер-Уэддербёрн, 11-й граф Данди (1902–1983), назвавший Черчилля «возможно, самым великим собеседником, который когда-либо появлялся на свет», а также считавший, что по «глубине своего понимания, богатству словаря и разнообразию интересов» он превосходит классика английской литературы Сэмюеля Джонсона (1709–1784) [517] См.: запись в дневнике от 23 сентября 1928 года. Ibid. Р. 1346. . Даже лорд Моран, несколько иронично описывающий эгоцентричные монологи своего пациента, признавал, что «Уинстон говорит так же, как и пишет»; его речи наполнены «выдающимися описательными пассажами» [518] См.: запись в дневнике от 20 декабря 1941 года. Moran С. Churchill at War 1940-45. Р. 6. .