Ирина Нельсон - Люблю

В Америке пересечься со знаменитостью – в порядке вещей. Однажды Слава зашел в кафешку и увидел там Шона Пенна.

– О, Шон! Мы тебя любим в России!

– Ух ты! Меня любят в России? А где калашникофф?

– Да я сегодня без калашникова, давай просто сфоткаемся.

Шон Пенн, Бред Питт, все звезды – они ходили по тем же улицам, забегали в те же магазины, зависали в тех же барах, что и обычные люди. Для нас, кто вырос в атмосфере четкого деления: вот это звезды-небожители, а вы – чернь и смерды, – это было в новинку. Вот Шон Пенн за соседним столиком читает утреннюю газету – к нему можно подойти и что-то сказать. А лучше не подходить, потому что он такой же, как и мы, он хочет посидеть и отдохнуть, зачем ему надоедать? Вот оно, трепетное уважение к частной личной жизни в обмен на простоту, искренность и доброжелательность в ответ.

Как раз в это время у нас появился приятель, вхожий в местные политические круги. Сам по себе он не был ни актером, ни общественным деятелем, ни даже миллионером-филантропом. Парень из богемы русских американцев, который легко находил общий язык с самыми разными людьми. Он был вхож в самые высокие круги. Кстати, организация встреч с политиками и другими выдающимися личностями – обычная тамошняя практика. Хочешь встретиться с сенатором? Могу организовать. Он тогда также узнал, что я занимаюсь йогой. Спросил меня, серьезно ли я или так, на волне какой-то моды заинтересовалась и могу бросить.

Я рассмеялась и рассказала ему, что я не просто занимаюсь йогой, а что изучаю эту философию, что понимаю её смысл и сама ищу свой пусть в этом.

– Эй, – сказал он, подумав. – А сенатор Калифорнии, Барбара Боксер (Barbara Boxer), тоже йогой интересуется. Ира, ты знаешь об этом?

Я покачала головой – я знала о том, кто сенатор, но не интересовалась её личной жизнью.

– Да-да, – закивал он головой. – Хорошая, умная леди, я её знаю.

Потом мы сменили тему, и он стал расспрашивать меня о том, что я сейчас делаю, какую песню пишу, и я, ни о чем не подозревая, рассказываю ему, что у меня есть песня «Когда яблоки падают в небо» – баллада о мире во всем мире, о том, что границы исчезают, что цвет кожи не имеет никакого значения, и так далее.

Ведь именно через искусство, через музыку и нужно передавать такие мысли людям, если с этой миссией не справляются политики и дипломаты…

– Отлично, – сказал он. – Тогда я снова скажу о Барбаре. Она как раз вот за это все: мир, йогу, дружбу между народами. Давай я тебя с ней познакомлю?

Я думала недолго. Кто же откажется от такого предложения? Не ради мелкого тщеславия – возможности сказать, мол, я знакома с сенатором, в тот момент я даже не думала об этом.

А ради того, что я смогу что-то сделать. Сказать. Показать. Рассказать. Больше не быть белой вороной с чашкой чечевицы.

– Да, – ответила ему я.

Я сразу поняла, что хочу показать Барбаре эту песню! When Apples Fall to the Sky! (Когда яблоки падают в небо.) Это был совершенно иной текст, кардинально отличающийся от тех, по которым меня знали в России. И дело вовсе не в том, что она вышла на английском языке, нет…

Помню, когда я сочиняла эти строки и записывала их в свою тетрадь, у меня лились слезы. Такие сверхглубокие эмоции во время написания текста к песне я испытала, пожалуй, впервые. Настолько я верила в то, что я пишу. До сих пор, когда я исполняю её на концертах, у меня идут мурашки.

Если эта песня заставила хотя бы одного человека задуматься о том, что происходит, и отложить зажатый в кулаке камень, разрядить ружье и просто полюбить, искренне, сильно полюбить того, кто рядом, то значит, моя миссия выполнена.

Это была песня социального, философского характера. Она о том, что может наступить день чудес, когда «яблоки будут падать в небо». День, когда будет возможно все, когда могут исполниться любые, самые заветные и смелые мечты – но только в том случае, если они несут с собой любовь, добро, счастье и тепло человеческих сердец. И в этот день прекратятся все политические диспуты, исчезнут границы, будут рождаться самые лучшие дети – и любовь станет сильнее, чем обычно… Я хотела сказать в ней, что настала пора почаще вспоминать о духовных ценностях, ведь мы слишком увлеклись материальным миром. И я пыталась сказать это во многих своих песнях – не только в этой. Я понимала, что у меня есть такая возможность поделиться с людьми своими мыслями, своим пониманием того, как устроен мир и как сделать так, чтобы он стал лучше…

Я понимала, что годами, веками, тысячелетиями человечество ходит по кругу и наступает на одни и те же грабли. Начинаются и заканчиваются войны, по миру проносятся голод, болезни, лишения. Политики и философы, писатели и общественные деятели каются в прошлых грехах человечества – и призывают не совершать новых ошибок… Но, по большому счету, практически ничего в мире не меняется. Тех изменений, которые происходят, – я не спорю, они есть, – но их явно не хватает для того, чтобы сделать мир добрее. Каждый день человечество балансирует на грани катастрофы и совершенно не в состоянии что-либо с этим поделать…

Меня представляют сенатору.

Милая улыбчивая женщина, в которой чувствуется железный стержень. И знание своего пути.

– Давайте дружить, – повторяет она. – У меня регулярно проходят предвыборные кампании. Я приглашаю Вас на них. Приходите, буду очень рада Вас видеть.

– О, русская певица, – говорит Барбара. – М-м-м… как классно.

У меня в руках моя пластинка. Я протягиваю её Барбаре. Она берет, вертит в руках, вчитываясь в слова. Улыбается.

– Конечно же, давайте дружить, – отвечает она и смотрит на меня.

Я понимаю, что она признала во мне свою. Человека, который тоже ищет свой путь. Через йогу, через философию, через музыку и песни.

– Давайте дружить, – повторяет она. – У меня регулярно проходят предвыборные кампании. Я приглашаю Вас на них. Приходите, буду очень рада Вас видеть.

Встречи «Сенатор и его друзья»… На них мне приходили официальные приглашения. На них я ощущала себя, как в удивительном, ярком, невозможном сне. На них я встречала десятки, сотни людей.

И благодаря им я делала и делала все новые и новые шаги по своему пути…