Константин Булгаков - Братья Булгаковы. Том 3. Письма 1827–1834 гг.

Здесь умер, а иные говорят – отравил себя начальник жандармов Дезопис, истратя 38 тысяч казенных денег. Волкову хлопоты, тем более, что Бенкендорф хотел Дезописа отставить давно, и Волков, по доброте своей, отстаивал. У того гроша не осталось. Как бы на Сашку нашего не пала эта беда.

Александр. Семердино, 27 августа 1828 года

Натальин день мы славно вчера пропраздновали. Была вся семья Брокеров, Демидов, священник фряновский и Фавст в довершение дела. Сегодня едем мы с ним к Брокеру на целый день, а оттуда отправится он в Москву. Народу бездна нашло из окрестностей, всех потчевали вином, обед был славный; а там пошли разные забавы, которые кончились маскарадом и маленькой пьескою, в которой особенно отличился Ванюшка, игравший роль мусье Сэту, прыгуна на канате, сделавшегося учителем у одного глупенького помещика. Как водится, на конце куплеты. Я тоже играл роль управляющего. И Пашка играл также, а Ольга и прекрасно. Наташа очень была довольна. Вообрази, что все это составили мы в сутки. Все мы играли в масках. Одним словом, очень было весело. Сегодня 19 лет, что я женат: надобно бы праздновать и этот день, и поохмелиться, но не можно отказать Брокеру, у которого вчера была именинница также, но он сюда ее привез, зато сегодня ее будем праздновать.

Александр. Семердино, 29 августа 1828 года

Князя твоего начинаю я очень любить, потому что вижу, что он тебя любит истинно, да и грешно бы ему не любить: служишь ему надежным помощником, а что имел он от фаворитов своих – Рунича, Магницкого, Попова, кроме досад и неприятностей? И заочные приятели одесские тебя не забывают. Князь Петр Михайлович, Воронцов, Нессельроде пишут тебе часто. Возвращение императрицы в Петербург доказывает, кажется, что война не будет продолжительна, или не будет кампании зимней. Вся развязка в Шумле. Я не знаю этого Ридигера, но, должно быть, молодец; впрочем, и Грейг, и Меншиков, Рудзевич – все отличаются.

Теперь опишу тебе праздник наш 26-го числа. С утра уже начали сходиться крестьяне со всех окрестностей. Время было летнее, и бездна нашла народу. Наташа поехала с Фавстом к обедне, чему очень были мы рады, ибо могли делать себе покойно репетиции. Там приехало 9 штук Брокеров, Демидов, священник фряновский, человек умный, весельчак, хотя и шестидесяти лет, Попандопуло с женой. Прочие московские приятели изменили. Сели мы обедать. Ванюшка бесподобно устроил стол наверху; в середине стояли деревья, на коих искусно приделаны были всякие фрукты; всякий во время десерта имел для себя, что хотел. Опростали три бутылки шампанского. Вниз сошли кофей пить и курить на балконе. Стали давать вино мужикам, пиво бабам, и я начал свою обыкновенную забаву – кидать пряники и мячики разных разборов; кто поймает и принесет, – тому давались, ежели баба или девочка, сережки, запонка, ленточка и проч., а мужикам и мальчикам – пятаки, гроши и пряники. Там пили чай. Я усадил гостей в вист, и пошли мы делать генеральную репетицию, а в 8 часов было и представление, которое очень удалось. Все много смеялись. Наташа догадывалась, что есть что-нибудь, но не знала – что, и никак не воображала, что я играю также. Я являлся только в конце пьески, а потому и сел я возле нее также зрителем и ушел только в ту минуту, как мне появляться на сцену. Костюм же мой не требовал много времени. Куплеты ее очень тронули. Это первый мой опыт; сроду ни одного стиха я не написал, да и не люблю стихов вообще. После начался маскарад. Я навез разные костюмы и маски из Москвы, в кои наряжали мы всю дворню. Песни на дворе продолжались до полуночи.

Бабы качались и визжали до ужина нашего. После был бостон, а там ужин, да болтали так, что разъехались в три часа утра. Попандопуло, Фавст и Демидов ночевали у нас, а прочие поехали домой, но ночь была светлая. Славно день провели; да, забыл я сказать, что был фейерверк. Шумишками прожег я платок у бабы, на что подарил ей новый. Только вышло, что бабы начали нарочно опаливать свои платки, требуя новых. Меня эдак три поддели, и я притворился, будто верю.

Александр. Семердино, 2 сентября 1828 года

Наташу и без приказания твоего поцеловал я лишний раз за тебя 26-го числа, и это день памятный по Бородинскому и Батинскому сражениям. Ох уж эти сражения! Как больно, что ранили бедного Меншикова! Воронцов, я чаю, радехонек еще послушать свиста пуль и ядер. Хотя ноги не оторвало, но, видно, рана серьезная. Лишь бы скорее вылечился и мог бы ходить без костылей, а то не останется без работы и Меншиков. Жаль, жаль очень! Дай Бог Воронцову скорее, успешнее и без вреда кончить начатое Меншиковым. Варна и Силистрия – два важные пункта, а Шумла, ежели и эту возьмем, решит участь войны. То-то и я не имел от Щербинина писем: верно, Воронцов взял его с собою. Я мало знал младшего Бенкендорфа [36] Константина Христофоровича, умершего от скоротечной болезни легких в августе 1828 года, во время войны с Турцией. , но он, мне кажется, был всегда слабого здоровья. Бог все устраивает по-своему: иной среди мира умирает от пули (как молодой Новосильцев), а другой – в сражении от болезни.

Александр. Семердино, 21 сентября 1828 года

К нам приехали в гости фряновские наши соседи, братья Рогожины, коих мы удержали ужинать. Старший из них, Николай, был недавно в Петербурге и по данным тобою парижским образцам сделал здесь на фабрике прекрасные ленты, коими одарил детей. Катеньке, слава Богу, лучше, так что вчера целый день была на ногах и сегодня сходила вниз и играла в мушку с Рогожиными и фряновским священником, человеком очень веселым и обходительным. Поутру навестила ее Брокерова дочь с двумя тетками, дочерями бывшего почт-директора тамбовского Треборга, предобрые немолодые девушки. Я просил у Фавста каких-нибудь комедий, чтобы Катеньку развеселять; он прислал нам «Бригадира», который показался нам очень глуп. В 40 лет многое изменяется.

Брокер сказывал, что в Москве умер скоропостижно обер-прокурор Абаза, сев после обеда за бумаги; человек за чем-то вошел в кабинет и видит, что перед барином все бумаги в крови, а он, мертвый, усидел, однако же, на стуле. Надобно было переписывать множество бумаг, подписанных уже сенаторами, и кои залиты были кровью. Вот человек! Здрав и весел, да вдруг и отдаст Богу душу. Я его мало знал, видал в клубе и раза два играл в вист с ним.

Говорят, что клуб отделали с ужасной роскошью. Вся мебель новая и щегольская, комнаты расписаны, и сделаны многие перемены. Старшины убухали, говорят, тысяч 30. Был обед, на коем пили за здоровье Шульгина, экс-оберполицмейстера, который всем этим заведовал.

Александр. Москва, 28 сентября 1828 года

Я приехал в Москву вчера вечером. В Тарасовке вижу две кареты, спрашиваю – чьи? Княгини Меншиковой, возвращающейся из Троицы с богомолья. Я к ней пошел, и очень кстати, ибо мог ее успокоить насчет мужа, о коем не знала она ничего с отъезда его из Варны. Дети ее слушали меня с большим вниманием и плакали. Она была в мучительном недоумении, и долго. Муж кое-как написал ей пять строк после раны своей, отправил письмо к Воронцову для доставления в Москву. Между тем Воронцов назначен в Варну, и письмо княгине из Одессы опять возвратилось в Варну и оттуда уже отправлено в Москву, путешествовав месяц. Княгиня, не видев ничего руки мужниной, полагала его или убитым, или очень опасно раненным. Она думает, что ему костылей не избежать; но я уверил ее, что он будет ходить, как князь Яшвиль, только без костылей. Она меня напоила чаем. Я очень ее знаю по дому покойного графа Ростопчина [37] Княгиня Анна Александровна Меншикова, урожд. Протасова – двоюродная сестра графини Е.П.Ростопчиной. . Тут наехал я нечаянно на ехавшего ко мне с письмами Андрея и, прочтя армейские бюллетени, кои мне присылаешь, отдал их все княгине без возврата. Она сказывала мне, что не нахвалится Воронцовым и тобою. Почему тобою? Это ты должен знать.