Константин Булгаков - Братья Булгаковы. Том 2. Письма 1821–1826 гг.

Знавал ли ты барона Бюллера, который был в Вене по поручению Министерства финансов? Он недавно отсюда поехал. В день его именин семейство его ждало, по обыкновению, завтракать, но он не явился. Прошел день, его все нет, совсем пропал. Наконец, полиция отыскала фиакр, который его привез в Аугартен и там оставил. Полагают, что он утопился в Дунае. В его бюро нашли записку: «Когда дух и тело разрушены, человек должен покончить с собою. Поручаю мою душу и семейство Богу». Жаль и его, и семейство. До сих пор причина неизвестна, а тело еще после трех дней не было отыскано.

Паулуччиево дело кончено. Нашли средство их помирить, они не дрались и оба возвращаются в Россию. Слава Богу! Оба люди немолодые и семейные.

Константин. С.-Петербург, 20мая 1822 года

Государыня и великая княгиня, отслужив молебен в Казанском соборе, отправились в Петергоф, откуда возвратятся в Стрельну, ночевать будут в Ополье, завтра завтракать в Чудлее, где и разлучатся. Императрица завтра ночует в Ополье и оттуда прямо проедет в Гатчину, где пробыв два дня, возвратится в Павловское. Гагарин поехал провожать великую княгиню до Полангена, и я послал Лихачева, коему поручил устройство тракта.

Александр. Москва, 22 мая 1822 года

Сейчас был Шафонский, тоже просидел более получаса. Говорит, что князь Дмитрий Владимирович очень трудится, вникает и приобретает опытность. Лунин очень тебе благодарен за попечение о нем. Он решительно оставляет службу, и ежели не пристроит его Закревский, куда мы думали, или не дадут хорошего губернаторского места, то решился жить в деревне. Право, жаль, что такой способный человек не употреблен. Что же касается до нахождения при князе Дмитрии Владимировиче по особым поручениям, то их тут уже дюжина; да с чином его это было бы себя унизить.

Волков, всемирный сват, тоже хлопотал о Вейтбрехте, но Хомутова отвечала: «Если уж я пущусь на такого рода безумие, надобна хоть какая-нибудь причина. Вейтбрехт ни красив, ни любезен, ничегошеньки не имеет; говорит, что может всего добиться, как любой другой, но я уж немолода, и когда он добьется чего-нибудь, я буду старухой беззубою».

У Вяземского завтра какой-то пир для Шимановской, и он тонкое, нежное, музыкальное ее ухо потчевать будет цыганками. Звал меня, поеду посмотреть. Она, мне кажется, не восхищается своею поездкою сюда, но все-таки тысяч пять собрала. Мне кажется, ты с Беннера не скоро получишь свою 1000 рублей. Немного достает он, хотя и трудится.

Одесский лицей приходит в упадок. Месье Жиле заменен каким-то саксонцем, не умеющим говорить ни на каком языке, и заведение задолжало более 100 тысяч.

Вечер провели мы у князя Василия Алексеевича [Хованского]. Как выпили за здоровье княгини, то после К.В.Апраксина, взяв рюмку шампанского, сказала: «Г-н Булгаков, за здоровье Константина Яковлевича!», – что очень было для меня приятно, и все повторили ее поздравление.

Обресков только что было покушал, – вдруг его потребовали на пожар: что-то неважное сгорело за Мясницкою, и он явился оттуда верхом на казацкой лошади (дрожки сломались), весь в дыму и с плетью в руках, – хорошенькое ремесло! Были там между прочим Сологубы и молодой Толстой, адъютант князя Дмитрия Владимировича; он жених молодой и очень красивой девицы. Моя жена у него спрашивает: «А когда свадьба?» Он дал следующий ответ, довольно смешной: «Не могу вам сказать, здоровье матушки нас сильно тревожит, я должен поехать на воды, чтобы укрепиться , а невеста моя должна пить козье молоко, у нее очень хрупкое здоровье!» Вот так обещающая женитьба! Матушка, жена Сергея Васильевича Толстого, была, говорят, приговорена Шнаубертом.

Сделай одолжение (ибо я солгал и сказал, что это сделано), вели поставить деревянный крест простой на могиле бедного Керестури с литерами: Н.К. 18-го февраля 1822. Родные делают ему монумент, так чтобы могли тотчас его отыскать; я уверил сестру его, что это выполнено было тогда же. Тут дела на 20 рублей.

Ростопчин не велел уже писать к себе в Париж: он возвращается в Россию и зиму эту проведет в Вене. Бедная Небольсина, очень благополучно разрешившись от бремени, опять плоха. Вчера видел я мужа у тестя; ее как-то испугали в девятый день. Впрочем, я никогда не считал на ее здоровье, мать умерла в чахотке. Вот и славный Попандопуло явился, берется вылечить Небольсину; видя, что я пишу тебе, диктует мне: «Напишите Константину Яковлевичу, что я целую ручки у Марии Константиновны и у него». «Ах, батюшка, – говорит Наташа, – ведь он не архиерей». – «Ах, сударыня, знаете вы, он больше архиерея и не менее ангела». Вот у нас как, сударь!

Кривцов приехал прямо в Васильевское, где от трех часов до девяти вечера не мог добиться напиться чаю, и немудрено: чего не имеешь с собою, того в глуши той и не найдешь, и они замучают себя, ездя всякий день в город, и по дурной дороге.

Александр. Москва, 23 мая 1822 года

Ты загулялся с Ванишею [то есть с графом Иваном Илларионовичем Воронцовым], а я вчера у Вяземского пробыл до третьего часу, арестован. Я цыганок ненавижу, а пришлось их и слушать, нечего делать. Похвали меня: не ужинал и не пил ничего, кроме одной рюмки шампанского за здравие Шимановской. После ужина ушло нас человек с 12 к князю в кабинет; подали трубки, Василий Львович начал декламировать, явился Буянов, и понесло всюду табаком. Никогда не видал Василия Львовича таким вдохновенным, как вчера; а было вчера одних Давыдовых пять: Денис, Левушка, Дмитрий, Александр и Петр Львовичи, Сергей Тургенев, Иван Иванович Дмитриев, двое Пушкиных, Шаликов, Шаховской, Чаадаев, англичанин-вояжер, который не мог надивиться на цыганок, Кривцов с женою (кстати, они хотят нанять наш дом слободский, очень бы хорошо, Васильевское им надоело), Сонцов, Тимирязев и некоторые музыканты. Комната была наполнена цветами, и все исчезли: всякий держал нарцисс перед носом, чтобы не слышать мерзкий цыганский запах.

Я, читая твое письмо, смеялся один; ты говоришь, чем-то старуха П. подарит невесту, уж не телескопом ли из Валуева? Именно так. У них Володя занемог и должен прежде здесь полечиться, а там уже ехать к водам. Князь Петр уехал в деревню, а Максим, бедный, плох: с утра до вечера читает Вольтера, спит на стуле, борода как у попа, а ногти как у кошки, и говорит вздор. Этот человек был очень религиозен; а как это основание обрушилось, он остался ни с чем, и голова у него кругом пошла! Сделался ужасным безбожником, жаль его очень.

Благодарю за косметическое курение, а еще более за Климово, которое обещаешь. Я ему взамен пришлю ваксы: у вас нет хорошей. Я тебе послал уже две арии, вот тебе и третья, сию минуту принесли. Ужо будет «Нина», первое представление, еду, само собою.

Константин. С.-Петербург, 23 мая 1822 года