Константин Булгаков - Братья Булгаковы. Том 1. Письма 1802–1820 гг.

Я не могу вспомнить все уверения, которыми наполнил он промежутки нашего разговора. Тургенев в восхищении от места, которое тебе предлагает граф, да и подлинно оно весьма важно, ежели оставят его на том же положении, на котором имел его Львов. Советовать трудно, принять ли тебе его. Место Львова – правитель канцелярии по министерству коммерции, и жалованья он, кажется, 3000, ежели не более, получает. Тургенев и Уваров думают, что его никак упускать не должно. Подумай о сем хорошенько. Не будет ли и для дела полезно, ежели ты будешь здесь? Не будет ли тебе приятнее на несколько времени удалиться от Москвы? Завтра я еще спрошу у графа, писать ли к тебе об этом, а пишу для того, чтобы ты более имел времени перед собой порядочно все обдумать. Тургенев обещался подробнее тебе писать о сем месте и его выгодах. Ежели же ты его не захочешь, то не имеешь ли другого какого в виду? Надобно о сем подумать, посоветоваться с друзьями. Я ходил теперь к Ивану Алексеевичу, чтобы с ним посоветоваться, но никого не нашел дома. Жаль очень! О всем, что я тебе писал, не надобно разглашать.

Я просился в Молдавию по всем вышеупомянутым причинам. Ежели подлинно дела там идут к окончанию, то при мире могу и я себе получить какую-нибудь выгоду, а между тем жалованье там дается серебром, следственно, и я бы имел, вместо одной, три тысячи. Не вбивай себе в голову, чтобы тут были какие-нибудь другие причины, зная мою страсть к военной службе. Это все хорошо бы было в счастливое время, а не тогда, когда я должен стараться всячески облегчать твою участь.

Константин. Петербург, 18 апреля 1810 года

Я к тебе писал с прошедшею почтою о свидании моем с графом; в другом письме прибавил тебе, что он с государем говорил и все устроил так, как я сего желал, то есть, чтобы ни канцелярия графа Каменского от меня не зависела, ни я от нее, я был бы просто при главнокомандующем при особенных препоручениях. Так оно и сделано.

Молдавские дела, вероятно, скоро кончатся, а тогда и я свободен буду, сделав свой долг. Между тем не брани меня, милый брат, что я решился с тобою не посоветоваться: это сделалось так скоро, что я не успел.

У меня есть до самой Молдавии товарищ, доктор Мазарович, который также туда определен. Мы и в Москву с ним едем; я думаю, что ему можно будет у нас прожить то время, что я с вами буду.

Константин. Петербург, 21 апреля 1810 года

Кстати сказать, нам весьма полезна может быть грамота покойного государя к батюшке; даже мы можем на ней упереться. Там сказано: сыны сынов ваших. Не написал бы государь сего, ежели бы у батюшки нас не было, это стоит признания; сказанное государем святым и ненарушимым почитается, а также грамоту должно всегда толковать благодетельным образом для того, кто такие услуги оказал отечеству, как батюшка, и для детей его. Все здесь этой мысли. Я препоручил графу Алексею Ивановичу поговорить о сем с Кошелевым и дал ему копию с грамоты.

Генерал-адъютант Уваров едет в Молдавию. Князю Александру Борисовичу сделалось так дурно на церемонии бракосочетания [то есть в Париже, где Наполеон венчался с Марией-Луизой], что его вынесли. Он, несмотря на свою подагру, хотел присутствовать и очень от этого занемог. Марья Алексеевна, говорят, едет в половине мая в чужие края.

Александр. Москва, 21 апреля 1810 года

Насчет твоей посылки в Молдавию я тебе скажу, что, сколь ни огорчительно будет для меня не пожить с тобою, сколько бы того желал, я тебя не удерживаю принять предлагаемое место. Каменский благородный человек; Милашевич, глава молдавского Сената, был друг батюшкин; это недалеко от Москвы, по словам канцлера, война скоро прекратится. Все это хорошо, но ужели не легче тебе будет управиться с турками, нежели мне с Колтовскою? Обоим дадим подзатыльника. Уговор лучше денег, смотри заезжай к нам сюда, на сколь бы ни было короткое время; а я уверен наконец, что имя Булгакова принесет счастие турецким делам.

Константин. Петербург, 25 апреля 1810 года

Я намерен в пятницу поутру оставить несносный для меня Петербург и скоро после того быть в объятиях ваших. Вели приготовить две кровати, для меня и моего товарища. Сегодня был в канцелярии и взял записку к государственному казначею для получения дорожных денег; послезавтра поутру возьму от графа письмо к Каменскому и с благодетелем своим, с вторым отцом прощусь, а там уже меня ничто здесь не будет держать, и ежели не в четверг, то в пятницу верно выеду.

Вчера получил я от Оленина наши бумаги без всякого другого ответа. Я их отдал на сбережение Ивану Алексеевичу до дня моего отъезда, а он мне показывал письмо графа Завадовского к графу Гудовичу. Иван Алексеевич говорил, что он не мог бы более интересоваться о своих делах, и мы ожидаем великую от этого письма пользу. Я его с собою привезу. Я ужинал вчера у Оленина с Реманом, который скучает по Москве. После обеда заезжал я к Екатерине Даниловне, а обедал у Гриши Гагарина. Этот добрый, милый малый ежедневно дает мне доказательства искренней дружбы.

У бедного Уварова украли два перстня бриллиантовые в 2500 рублей, что его чрезвычайно расстраивает.

Константин. Петербург, 28 апреля 1810 года

А Нева еще не прошла!

А я еще здесь!

Я бы еще вчера или сегодня отсюда выехал, милый и любезный брат, но по сие время не могу добиться моих дорожных денег. Канцлер сообщил министру финансов 22-го числа, чтобы мне выдать на проезд 300 рублей; с тех пор я все за ними бегаю и получить не могу, ибо надобен подписной указ государя, а Гурьев сегодня только с докладом ездил.

Ты забыл, что я получаю 1000 франков с курсом, то есть по 50 штиверов, а рубль теперь не более двенадцати штиверов, следовательно, и мало класть, так мне 4000 франков, да 20 франков на месяц столовых, составят с лишком 2000. Куда мне их девать, ежели не разделить с тобою? Да захочу ли я их на что иное употребить?

Константин. Знаменское [62] Знаменское под Тарусою – имение Ивана Васильевича Нарышкина (нижеупоминаемый Жанно). , май 1810 года

До сих пор путешествуем [63] К.Я.Булгаков ехал на службу в Турцию, занять место Д.Н.Блудова в управлении дипломатической канцелярией главнокомандующего русскими войсками графа Н.М.Каменского. мы не очень скоро, мой милый, любезнейший брат, и я только теперь начинаю дышать свободно. Надобен мне был такой прием, какой оказал нам добрый Жанно, чтобы прогнать от меня непонятную или, скорее, очень понятную грусть, в которой пребывал я весь день. Мы с тобою часто расставались, но никогда мне не было так больно, – да и не может быть иначе: никогда не оставлял я тебя в таких обстоятельствах. Дай Боже, чтобы ты скоро из них был выведен. Я тебя заклинаю стараться все кончить, несмотря на пожертвования, кои я все на себя беру, как, кажется, тебе сказано.