Франческо Пастура - Беллини

Беллини жил тогда еще в пансионе в квартале Санта-Маргерита, хозяйка которого была давней знакомой Россини, и маэстро пришел навестить ее. Узнав, что у нее живет Беллини, он выразил желание немедля познакомиться с ним. Синьора послала слугу предупредить молодого катанийца. «Вдруг открывается дверь, — рассказывает Беллини в письме к дяде Ферлито, — входит слуга и сообщает, что ко мне с визитом направляется Россини. Можешь себе представить мое удивление. Я был так изумлен, что буквально затрепетал от радости. И так заторопился ему навстречу, что даже не успел надеть сюртук, принялся извиняться за свой неподобающий вид и объяснять, что спешил ему навстречу, чтобы познакомиться с таким великим гением. Россини ответил, что мой костюм не имеет никакого значения, и высказал много, очень много похвал моим сочинениям, которые слышал в Париже… И добавил: «Я понял по вашим произведениям, что вы начинаете так, как другие заканчивают!» Я ответил ему, что эта похвала поможет мне с еще большим усердием продолжать начатую карьеру и я счастлив, что мне довелось познакомиться с музыкантом века…»

Слова Россини были не обычным комплиментом, пожалованным юноше, подающему надежды, а обдуманной оценкой искусства, которое, как он чувствовал, столь не походило на его собственное. Великий маэстро продолжал хвалить Беллини и после встречи с молодым автором «Пирата». Он не раз благожелательно отзывался о нем, беседуя с теми, кто, встретившись с ним в театре Каноббиана, интересовался его мнением об опере, имевшей столь единодушный успех. Россини без обиняков заявил, что «в целом в опере виден почерк и мастерство зрелого музыканта». «Так что теперь, — заключает Беллини свое письмо, — в Милане только и говорят что о «Пирате» и Россини, о Россини и «Пирате», и каждый хвалит то, что ему нравится». Словом, в музыкальных кругах было много толков на эту тему. Беллини считал себя счастливчиком, потому что ему довелось лично познакомиться «со столь великим человеком…». И свое преклонение перед гением Россини, возникшее еще в ученические годы, Беллини сохранит навсегда.

Осень 1829 года остается для нас в тумане из-за более чем двухмесячного пробела в переписке композитора, которая с 28 августа неожиданно переносит нас к 3 ноября. О том, чем был занят музыкант все это время, нам удалось отыскать только некоторые весьма скудные сведения. Известно лишь, что 5 сентября в Ла Скала была поставлена «Бьянка и Фернандо», которой аплодировали скорее из уважения к имени композитора, нежели из-за восхищения музыкой, хотя в спектакле были заняты Мерик-Лаланд, Рубини и Тамбурини. В октябре Беллини получил из Неаполя сообщение о том, что король Фердинанд II, учредив орден Франциска I, повелел отметить композитора серебряной медалью этого ордена.

Тогда же, в октябре, после долгих бюрократических блужданий вернулось в Катанию одобренное королем решение катанийской мэрии от 12 апреля прошлого года наградить золотой медалью прославленного согражданина «за выдающиеся заслуги и достойную славу, приобретенную в самых известных театрах Италии». Дядя Ферлито известил Беллини, что рисунок и чеканка медали поручены скульптору Себастиано Пульизи. В конце октября композитор передал издателю Рикорди для публикации «Шесть камерных ариетт», которые посвятил синьоре Марианне Поллини. Тем самым он выразил глубокое уважение своей миланской «маме», столько сил отдавшей своему катанийскому «сыну». Ариетты он сочинил в часы отдыха, часть из них минувшим летом.

В конце октября Беллини уехал в Турин. Конечно, это была приятная прогулка, весьма возможно, в обществе друзей, которые направлялись в пьемонтскую столицу больше по делам, нежели ради забавы.

Цель поездки нам неизвестна, однако есть некоторые довольно определенные указания на то, что этот визит в Турин, продолжавшийся, несомненно, всего несколько дней, наверное, не больше недели, — одно из самых отрадных и запомнившихся отвлечений, какие Беллини мог позволить себе за всю свою недолгую жизнь. В Турине он встретился с группой любителей музыки, создавших филармоническое общество, которое играло заметную роль в жизни города. Общество проводило концерты и другие музыкальные собрания.

Беллини очень приветливо встретили в Турине. Ему было радостно познакомиться с людьми, чествовавшими его, так как их отличали искренность, воспитание и изысканный вкус. Он навсегда запомнил их имена: синьор Билотти, президент филармонического общества, и его супруга, синьор Гроссон, цензор, а также дирижер крохотного оркестра общества, мадам Анри и Джамбони — певицы-любительницы, и синьор Консул — «прижимистый импресарио» театра Реджо. Но человек, с которым Беллини сразу же связала крепкая дружба, позволившая вскоре перейти на «ты» и ставшая одной из самых ярких в его жизни, был Алессандро Лампери, молодой секретарь министерства иностранных дел Сардинского королевства, скорее страстный меломан, чем глубокий знаток музыки, а также покровитель и опора музыкантов.

Дружба, столь искренне предложенная молодым катанийцем — композитором, о котором больше всего говорили в это время, — осчастливила Лампери. Он так же искренне предложил Беллини свои услуги, и тот сразу же обратился с просьбой о помощи, так сказать, немузыкального характера: посоветовать ему какого-нибудь хорошего портного, чтобы заказать модную зимнюю одежду. Туринские мастера в ту пору славились своим искусством. Лампери порекомендовал Беллини своего портного, некоего Фесту, который так понравился музыканту, что тот стал его постоянным клиентом и даже поставлял ему заказчиков из Милана.

Пребывание в Турине имело и «официальную» часть — визит в городскую школу пения. Ученики не смогли подготовить концерт в честь Беллини, но попросили его послушать исполнение «разных ансамблей из оратории Гайдна «Сотворение мира» в сопровождении чембало или двойного квартета».

«Маэстро Беллини, — отмечала тогда «Гадзетта пьемонтезе», — горячо аплодировал юным певцам во время исполнения и как человек крайне любезный обратился к ним со словами одобрения, а также дал немало прекрасных советов, показавших, что он весьма достоин имени, которое со славой звучит повсюду…»

Другое музыкальное событие произошло в доме Билотти. Но это, конечно, была частная встреча, на которую президент общества пригласил знаменитого гостя. И официальные и дружеские приемы, какие устраивались в его честь, навсегда остались в памяти Беллини, и, уезжая из Турина, он обещал писать кому-нибудь из новых друзей, чтобы держать их в курсе своих намерений. Выбор, как нетрудно предположить, пал на Лампери, и с 3 ноября 1829 года началась переписка, которая после публикации оказалась очень полезной для биографов, так как смогла прояснить некоторые подробности жизни Беллини, не освещенные Флоримо.