Франческо Пастура - Беллини

Беллини был на год моложе Флоримо, но тот выглядел гораздо взрослее. Катаниец был, несмотря на высокий рост, более непосредственным и ребячливым, нежели серьезный калабриец. Один — сама живость и пылкость, другой — само спокойствие и рассудительность. Речь одного была взволнованной, экспансивной, другой говорил сентенциями. Короче, это были сердце и ум, нашедшие общий язык не только в прямом смысле слова, хотя, как это обычно бывает в подобной ситуации, они не всегда понимали друг друга.

Флоримо был для Беллини путеводителем по Королевскому музыкальному колледжу, своего рода ходячей энциклопедией. Каждый человек со своим характером, история здания, любое событие были запечатлены в железной памяти Флоримо, словно в огромном фолианте, содержащем сведения не только о настоящем, но и о прошлом Колледжа, о всех его преподавателях и учениках.

Самой важной фигурой после Дзингарелли считался в Колледже, несомненно, падре ректор, на которого по статусу была возложена забота не только о душе воспитанников, но прежде всего о соблюдении дисциплины. Ему помогали в этом его заместитель и шесть «префектов порядка» — по два на каждое отделение — тоже священники, проживавшие в Колледже.

Дон Дженнаро Ламбиазе был ректором, можно сказать sui generis [13] Своеобразным (лат.). — всего в нем было в избытке: телосложение крупное, голос могучий, слова извергались изо рта, словно лава. Но, по существу, он был человеком добрым, как и все «вулканические» натуры. Один недостаток у него имелся — политический. Он был легитимистом, что по тем временам означало — фанатическим приверженцем Бурбонов. Именно за это он и поплатился в период военной оккупации Юга Италии французами. Его отстранили от должности ректора консерватории «Пьетá деи Туркини» и отправили в государственную тюрьму «с кандалами на ногах». После реставрации монархии дона Дженнаро Ламбиазе с почетом возвратили на его место ректора уже в новом Колледже, объединившем две неаполитанские консерватории. И первый официальный визит Беллини следовало нанести именно ректору, причем он скоро будет иметь случай убедиться, как много значит его покровительство.

Винченцо подружился с талантливыми воспитанниками Колледжа — Николой Форназини из Бари, Франческо Стабиле из Потенцы и братьями Риччи — Луиджи [14] Риччи, Луиджи (1805–1859) — итальянский композитор. В 1836 году соборный регент в Триесте и театральный хормейстер. Вместе с братом Федерико написал несколько опер. Наиболее популярной была комическая опера «Криспина и кума». и Федерико [15] Риччи, Федерико (1809–1877) — итальянский композитор, преподававший много лет пение в Театральном училище в Петербурге. Из 19 опер, написанных им, на итальянской сцене с успехом шел «Эдинбургский узник» по роману В. Скотта. , неаполитанцами. Братья, особенно Луиджи, были живыми, озорными, точь-в-точь — уличные мальчишки.

Из недавних выпускников Колледжа с особым восхищением говорили о Франческо Саверио Меркаданте [16] Меркаданте, Саверио (1795–1870) — известный итальянский композитор, автор 60 опер, в том числе «Петр Великий», «Разбойники» (по Шиллеру), «Клятва» (по трагедии Гюго «Анджело»). С 1840 года был ректором Музыкального колледжа в Неаполе. из Апулии, чья первая опера «Апофеоз Геракла» была поставлена в театре Сан-Карло как раз в январе этого, 1819 года, а теперь, еще не покинув Колледж, молодой композитор работал над другой оперой, для театра Нуово. На Меркаданте возлагали большие надежды.

Винченцо с уважением, даже с восхищением смотрел на товарищей, которые ушли намного вперед в освоении музыкальной науки, и к этим чувствам примешивалась также некоторая горечь. Если бы он, начавший писать музыку в пять лет, мог в свое время пройти регулярный курс или попал в Неаполь намного раньше, то уже заканчивал бы обучение. Но нужно было подавить досаду и бороться — иными словами, заниматься как можно упорнее, чтобы побыстрее нагнать упущенное время. И он был рад, что в наставнике Джованни Фурно нашел «своего маэстро», чутко и тактично подошедшего к нему, и был благодарен ему за это.

Репетитор Винченцо Карло Конти также заботливо отнесся к новому ученику. И самое главное, он почувствовал, что перед ним исключительно музыкальная натура, правда, действующая скорее по инстинкту, нежели по науке. Конти понял, что этот ученик способен быстро усвоить все необходимое, а главное, горит желанием сделать это как можно лучше. Упорство в достижении цели буквально пригвождало его к столу в урочное и неурочное время.

Беллини тоже полюбил своего «маэстрино» не только за его обширные знания, но и за удивительно тонкое, можно сказать, изысканное чувство такта, которое никогда не позволяло тому выказывать свое превосходство, что могло бы унизить обучаемого им товарища. И Винченцо был настолько признателен Конти за его благородство, что позднее, встречаясь с ним, называл его не иначе как «мой дорогой маэстро».

1820 год Беллини встретил облаченным в форму Колледжа — длинный сюртук из светло-голубого сукна, с черными шелковыми нашивками. В нем молодой катаниец выглядел стройным и изящным юношей.

В январе 1820 года был проведен годичный экзамен, которого все ждали со страхом: он должен был решить судьбу каждого из учеников — кто из них будет оставлен в Колледже, а кого отчислят. Это был строгий экзамен, где оценивались результаты учебы воспитанников младших классов. Беллини тоже предстал перед комиссией, в которую входили не только преподаватели Колледжа, но и музыканты, «пользовавшиеся глубочайшим уважением в городе», специально приглашенные на экзамен. Испытание Винченцо выдержал блестяще и в качестве вознаграждения за успехи получил право продолжать учебу бесплатно. Это была первая победа Беллини. И хорошая новость, какую он мог сообщить родным: те самые 36 унций, что он получал ежегодно от муниципалитета Катании, могут теперь помочь семье.

Пока у Винченцо оставались деньги, он решил тотчас же приобрести инструмент. Неважно, купит ли он клавесин или небольшое пианино, главное, инструмент будет принадлежать только ему, и он сможет, поставив его в отдельной комнате, в полном одиночестве «отводить душу». Работать в постоянном окружении других учеников ему не доставляло никакого удовольствия. В его душе жило нечто такое, что он не в силах был держать в себе, — какой-то таинственный голос, который не переставал напевать ему одну мелодию за другой.

Теперь его размеренная жизнь в Колледже иногда прерывалась небольшими развлечениями вместе с Флоримо. Чаще всего молодые люди посещали неаполитанскую семью Андреана, многочисленных членов которой Беллини охотно упомянет потом в письмах из Милана. Это была патриархальная семья, где юноши, должно быть, находили теплую, спокойную и сердечную обстановку, напоминавшую им родной дом.