Юлия Варенцова - Люди неба [Как они стали монахами]

Вот к вам подходит бездомный и просит дать кусок хлеба. Вы на суде, на суде правды Божией, что вы ему ответите? Вы его пошлете прочь, вы поделитесь своей едой, если вы сидите в летнем кафе и что-то едите, вы ему скажете: «Прочь иди, не мешай мне», – или вы разделите с ним этот стол, эту трапезу? Как вы поступите? Вот это момент суда и кризиса. И мы детям, в частности, на том занятии, о котором вы сказали, предложили посмотреть один ролик, где пранкеры – люди, которые разыгрывают других людей и пишут это все на камеру, – они подходили к людям в открытом кафе и задавали этот простой вопрос: «Дай мне кусок пиццы, там, еды, поделись со мной, потому что я голоден», – и их посылают. И нам было интересно увидеть реакцию наших детей, причем не задавая им правильные вопросы о том, как правильно здесь надо поступить, чтобы они погрузились в реальную ситуацию реальной жизни и почувствовали ее на себе. А дальше, там, неким образом сюжет развивается, и в ответ на этот сюжет мы предлагаем им прочитать евангельский отрывок о Страшном суде, где Господь говорит в конце: «Как вы сделали меньшему из братьев Моих сих, так вы сделали Мне». Что вы на это скажете, дорогие ребята? Это не просто какая-то абстрактная сумма знаний, где они услышали учение Церкви о милосердии: «Вот оно, такое и такое», – записали, выучили наизусть. Это то, что они могут проживать вот в реальных ситуациях, актуализировав для себя Евангелие. Вот это работает. Не просто отдельная сумма дисциплин, которые мы загружаем детям в головы, а их опыт проживания жизни, но с христианским, евангельским акцентом.

– До того как вас посетили мысли о монашестве, вы думали, какая могла бы быть ваша вторая половина? Какие девушки вам нравились?

– Ну вы даете! Вы ожидаете от меня образ некий? Да, есть определенный типаж девушки, женщины, который мне был всегда симпатичен, близок и… Ну, наверное, в какой-то степени остается, потому что от него невозможно вдруг вот, совершив постриг, вычистить себе мозг. Так не бывает. Но, да, сложно об этом сейчас говорить. Это вообще выглядит странно, когда, наверное, монах рассуждает о типе женщин и девушек, который ему близок. Иногда, а может быть, и чаще всего, стоит вспоминать жену Лота, которой было рекомендовано не вращать головой назад. Во всяком случае, в отношении монаха это работает. Не надо вращать головой назад, в прежнюю жизнь. Твоя жизнь началась с момента пострига, хотя, конечно, некоторый шлейф жизни ты за собой несешь и после пострига.

– А не было такого, что вы уже собирались жениться?

– Не было прямо самого момента, но были некоторые размышления и мысли о том, что, ну, вот, скорее всего, нам по пути… Да, были такие мысли. Мы встречались… Это нормальный естественный процесс для молодых людей, вполне себе активно живущих, поэтому, конечно, мысль о семье – она была, и она нормальная, она здравая.

– Когда настал момент, когда вы решили определиться – все-таки семейная жизнь или монашество?

– Это, наверное, было года за три до пострига. Мы с моими церковными друзьями выезжали на какие-то короткие или более длительные уик-энды, читали вместе Писание, размышляли. В какой-то из моментов я увидел, как замечательно братьям быть вместе. Даже какая-то такая мысль промелькнула – вот он, такой братский дух, который, наверное, и должен быть монастырским. Какой-то такой семьей, собранной вокруг Христа, единомышленников и служащих Ему и друг для друга во всей своей самоотдаче. И мне показалось тогда это очень здорово. Эта мысль промелькнула и где-то какой-то свой шлейф оставила. Знаете, такое обаяние этого шлейфа в памяти остается. И как-то все больше и больше я об этом думал, но вот для меня, скорее, это как раз таки было размышление еще вот в каком ключе: если служить Богу, то как? И мне действительно очень хотелось все свое время посвятить этому служению. Все – это означает, что все эти 24 часа на 7. Если ты женат, если у тебя есть семья, то ты обязан уделять время своей семье, и это тоже такая форма служения – служения Богу. В какой-то момент я почувствовал призыв к тому, чтобы служить Богу по-другому, и вот тогда я почувствовал это какое-то внутреннее ощущение радости от мысли о монашестве. У людей же есть стереотипы, что в монахи уходят. В монашество приходят. Как я думаю, правильно это происходит тогда, когда в этом есть для человека радость, когда это не способ заглушить боль предыдущую, когда это есть способ раскрытия человеческой личности, этого образа Божия, который есть в каждом из нас. Монашество – один из важнейших таких способов этих путей раскрытия образа Божия в человеке. Но он тогда будет ценным и тогда будет толковым, когда в этой форме, которой и является само монашество, будет евангельское христианское содержание. Без этого все начинает просыпаться, проваливаться.

Несколько лет назад, когда ему исполнилось 38, завидный холостяк Роман определился окончательно и выбрал себе спутницу на всю жизнь – Церковь Христову.

– Все-таки вы были активным молодым человеком. Что труднее всего было оставить в мире, от чего отказаться?

– Мир сам по себе. Мир, понимаете, это не кофеечки с прогулками по улице. Это вообще твоя зависимость от всего, от того, что в совокупности называется миром. Это не только блага цивилизации, это вообще образ твоего мышления, это образ твоей жизни, когда ты принадлежишь этому временному, а не когда ты чувствуешь, что ты здесь всего лишь временный путник, а на самом деле ты гражданин Царства Небесного. Это будет процесс, знаете, как выдавливание раба из себя по капле, так и выдавливание мира из себя. Потому что природа человека – она благорасположена к тому, чтобы цепляться за материальные предметы мира сего, за сам этот мир. Она благорасположена к этому. Этот процесс будет продолжаться. Конечно, самое сложное в мегаполисе – найти время для тишины или обрести тишину. Без тишины внутренней и вообще любви к уединению монашества не бывает.

И мегаполис как раз таки эти границы – границы уединения – он всегда стирает. Люди, хотя и кажутся в этих размытых границах приобщены друг к другу, к сожалению, все равно остаются в одиночестве. Но вот, возвращаясь в эту внутреннюю келью, в это состояние тишины и покоя, ты возвращаешься к отношениям с Богом. Только в тишине можно Бога услышать по-настоящему. Бог – Он не в громе молний и не в землетрясениях, вот в каком-то дыхании «гласа хлада тонка», как говорит об этом Писание, и для того, чтобы услышать Его, нужна тишина.

– Когда вы уже решили принять постриг, были какие-то препятствия? Что сказали ваши близкие, ваша мама?

– Я немножко авантюрно, наверное, в этом плане поступил, хотя препятствий не было никаких. Все действительно было абсолютно четко, и я видел за этим руку Божию, десницу Его. Я маму поставил в известность уже постфактум. Папа умер в 2002 году, а мама моя здравствует до сих пор, ей 82 года на сегодняшний момент, и дай Бог здоровья. Я приехал к ней и сказал: «Вот, ты знаешь, посмотри, у меня есть такой крест», – ну, не такой он был, проще. Она говорит: «А почему он такой большой?» Я говорю: «Потому, что он священнический». Она говорит: «А что это значит в данном случае?» То есть она не сразу смогла это вложить в свое сознание, что произошло. Ну, и потихонечку, плавно-плавно-плавно, мы с ней говорили.