Составитель-Дмитрий Нич - Варлам Шаламов в свидетельствах современников

«Сразу же после панихиды в церкви Николы на Кузнецах, – говорится в первом абзаце, – один из священнослужителей, переодевшись в алтаре в гражданские тряпки, с пижонистым дипломатом в руке, легкой походкой направился в прицерковное общее место... Безобидное, естественное действие батюшки покоробило меня, настроенного на высокий лад песнопеньями и ладаном, показавшейся мне неуместностью... А когда мы высадились из автобуса у кладбищенских ворот, один из нас обратил внимание на приклеенный к стенке похоронной машины портрет усатого генералиссимуса. Получилось: государственный убийца сопровождал жертву разнузданного террора до места успокоения... И, к печали моей, во время забрасывания землей последнего пристанища автора горькой прозы, я обратил внимание на двух вроде бы беседующих между собой «амбалов», стоящих в стороне от сгрудившихся над разверстой ямой людей...»

Над полой могилой я прочитал стихотворение покойного – «Меня застрелят на границе», которое заканчивается строфой:

И чтоб короче были муки,

И чтоб убить наверняка,

Я отдан в собственные руки,

Как в руки лучшего стрелка...

«И верно по этой причине, – говорится далее в карманном моем блокнотике, – в автобусе, возвращающем нас с кладбища к ближайшей станции метрополитена, ко мне подсел сероглазый мужчина лет пятидесяти от роду, представившись доктором биологических наук. Выяснилось: он не читал «Колымских рассказов» Шаламова, но много слышал о них... «Уж не наседка ли ты, гусь лапчатый?!» – воскликнул я у входа в подземелье...»

Жаль, что запись моя не продолжилась до поминок на квартире Натальи Владимировны Рожанской [Кинд – прим. составителя], пламенной почитательницы таланта Шаламова. Прекрасная магнитофонная лента с голосом Варлама Тихоновича, читавшего стихи, соединяла в тот вечер сидевших за накрытым столом не с преданными земле останками, а с не собирающейся умирать душой писателя.

Свидетельством сказанного являются нарастающие публикации его залежавшихся в архиве показаний. Они не многочисленны, но поразительны по силе воздействия. Поэтический антураж в каждом из них минимален: засилье украшений помешало бы бывшему заключенному воспринимать увиденное глазами и подслушанное внутренним слухом не с дальнего расстояния. Простоту изложения диктовали Шаламову условия, в которых он оказался не в роли американского наблюдателя, а действующего лица драмы. По этой причине художественная достоверность прозы его спаялась с подлинной правдой жизни.[…]

В 1962 – хрущевском – году, скупо обнародуя «проходную» продукцию, Шаламов явился в редакцию «Сельской молодежи», где я тогда работал в качестве литературного сотрудника и вытаскивал «на гора» прозу Платонова. В ноябрьском номере были опубликованы несколько стихотворений В. Т. Шаламова, не сделавших погоды. С рассказами ничего не вышло. Не прошел и набранный уже невинный рассказик «Серафим».

Года через полтора, не веря в публикацию лучших своих произведений, Варлам Тихонович подарил мне около шестидесяти колымских рассказов. Все они с течением лет разошлись по достойным рукам любителей самиздатской, возникшей стихийно, литературы. Теперь уже можно сказать, что именно ей – преследуемой тогда – выпала честь предугадать гласность... К 1979 году в моем распоряжении из всех колымских повествований остался единственный упоминавшийся выше рассказ – «УБЕЙ НЕМЦА!»

Такое беспрепятственное, как по маслу, скольжение ДАТ на нескольких страницах скрывает за собой исполненное тревог и всяческих унижений не короткое, а двадцатидевятилетнее послелагерное существование одного из выдающихся наших современников. Он недополучил от эпохи все ценимое в ней и бесценное во все времена, заработанное в поте лица богатство.

Мне вспомнилось сейчас мое вместе с геофизиком В. И. Горбенко посещение Варлама Тихоновича в доме престарелых (что поблизости от станции «Планерная») осенью 1981 года. Он лежал, когда мы вошли в двухместную, пахнущую мощами, приютскую комнатушку, как все мы лежали беспамятно в материнском чреве, в позе свернувшегося калачиком заключенного, пытающегося удержать остаточное тепло. Это было последнее мое свидание с Шаламовым. Он ощупал ходившими ходуном руками мой облысевший кумпол и, по-моему, не узнал меня.

Август 1988 г.

Из статьи, опубликованной в Шаламовском сборник №1 (1994), сетевая версия на сайте Данте XX века

http://www.booksite.ru/fulltext/1sh/ala/mov/28.htm

__________

«На квартире Шаламова я был только один раз, уже тогда на улице Беговой. Когда я был на этой квартире, поразила скудость, такая узость,.. слово не могу подобрать, черт побери, теснота такая, комнатушка, где только койка стоит, стол и проход небольшой. Помню, у него была кошка, которую позже убили. И это была для него трагедия. Он ее похоронил, где-то возле станции метро «Беговая». И долго переживал. Правда, примета, что любовь к животным или природе – это подчеркивает, дескать, хорошую душу человека; это, конечно, не обязательно, потому что мы знаем много варваров, которые животных любят, растения любят, а над ближним своим издеваются. […]. Хорошо отзывался о Шаламове Домбровский, с которым я дружил в течение десяти лет, и он всегда говорил: «Вот, читайте Шаламова. Я, – говорит, – что, ну может, я хороший писатель, а Шаламов – писатель великий». […] Казалось, что вот это вот – святая правда, безыскусное письмо, без желания произвести впечатление и не понравиться кому-то, понимаете вот… Он выкладывал из себя все, что знал, а как у него сюжеты складывались – это дело творческое, но, видимо, так же просто: вспоминал какой-то эпизод и начинал писать. Ну, свобода… Свобода существует в поведении, в общении с людьми, это одно дело. Шаламов был несколько стеснен, я бы сказал,.. как бы застежки существовали, скованность какая-то была, вот… Но совершенно это отсутствует, когда ты читаешь его рассказы. Тут чувствуешь, что человек абсолютно свободен, тут не существует никого, он один в мире, представим себе – пусть это не прозвучит банально – как бог, творивший, понимаете, когда-то твердь и так далее. […]».

Из интервью с Федотом Сучковым. Видеозапись

http://www.youtube.com/watch?v=0XNGTw6fJYs

Федот Федотович Сучков (1915–1991), лагерник, литературовед, скульптор, знакомый Шаламова, автор надгробия на его могиле

Варлам Шаламов в беллетризованном повествовании Евгения Федорова http://zavetspisok.ru/fedorov.htm«Жареный петух». Непонятно, действительный случай или мистификация. Возможно, смесь. Опубликовано в журнале «Нева», №9, 1990. Сетевая версия в блоге «Варлам Шаламов и концентрационный мир»

http://ru-prichal-ada.livejournal.com/55131.html