Владимир Бондаренко - Северянин: Ваш нежный, ваш единственный...

В начале 1919 года Шенгели появляется в Одессе и оказывается в кругу местных литераторов, но во взаимоотношениях с ними нет полного созвучия. Казалось бы, ровесники: Шенгели на два года моложе Паустовского, всего на год старше Багрицкого, на три — Катаева. С остальными разрыв, правда, побольше. Но Шенгели, условно говоря, классик и эстет, окруженный поэтическими бунтарями. «Я работаю напряженно», — пишет он Волошину в Коктебель. За полтора одесских года он издает сборники «Изразец», «Еврейские поэмы», драматические сцены «1871», драматическую поэму «Нечаев», сотрудничает в газете «Моряк», участвует в поэтических вечерах. В изысканном издательстве «Омфалос» выходит первый сборник поэтических переводов — сорок сонетов Эредиа с посвящением: «Максимилиану Волошину с любовью и преданностью этот малый труд посвящаю».

В марте 1922 года Георгий Шенгели из Харькова переезжает в Москву. За «Трактат о русском стихе» он был удостоен звания действительного члена Государственной академии художественных наук. Валерий Брюсов пригласил его в качестве профессора вести курс стиха во ВЛХИ1. В 1925—1927 годах Шенгели избирают председателем Всероссийского союза поэтов.

Побывавший уже в руководстве Союза поэтов, избранный в академики художественных наук, Шенгели наладил переписку и с эмигрантской Эстонией. Активно сотрудничал в советской печати. В основном в качестве переводчика. Пожалуй, он контролировал чуть ли не все поэтические переводы тех лет.

В относительно недавних перестроечных статьях из блестящего переводчика лепили некоего диссидента, внутреннего эмигранта, стихи которого чуть ли не запрещали печатать в Москве. Но именно в 1937 году Георгий Шенгели публикует одну из своих поэм в «Новом мире», и концовка ее полностью о Сталине. Вряд ли за Шенгели поэму писал кто-то другой. Позже Шенгели сочинил целых 15 поэм о вожде и переслал их в Кремль. Сталин в печати их видеть не пожелал, но дал переводчику зеленую улицу. Теперь уже такие мастера перевода, как Арсений Тарковский, Семен Липкин, Анна Ахматова, Павел Антокольский, Осип Мандельштам, приходили к Шенгели с просьбой о переводах каких-нибудь туркменских или других национальных поэтов. Не забывал Шенгели и о своем первом учителе.

Собственные стихи Георгия Шенгели после 1939 года вышли лишь в 1988-м. Строжайший к любым нюансам в литературе Вадим Кожинов, который любил поэзию Шенгели, восхищался естественностью его поэтической строки, называл ее «не смятой», подчеркивал, что это является вершиной мастерства поэта. Вот одно из его стихотворений:

Стихотворение интересное, написанное Георгием Шенгели 2 мая 1953 года к собственному 59-летию. Сейчас многие литературоведы утверждают: мол, Шенгели могли отомстить за травлю Маяковского. Но кто только Маяковского не травил в 1920-е годы, и ничего — дожили до седых волос.

К тому же явным зачинщиком конфликта был Маяковский. Он писал: «...молотобойцев анапестам учит профессор Шенгели. Тут не поймете просто-напросто, в гимназии вы, в шинке ли?»2 Даже не понять, за что набросился наш Маяк на молодого и талантливого поэта, поэта большой литературной культуры? Разве он был прав, утверждая, что «...среди ученых шеренг еле-еле в русском стихе разбирался Шенгели»? Вот и получил в ответ от Шенгели книгу-памфлет «Маяковский во весь рост». Но и Сталин, признав величие Маяковского, не собирался бороться со всеми критиками поэта.

А я хотел бы обратить внимание совсем на другое, ни в чем не укоряя известного поэта и переводчика. Когда-то Игорь-Северянин в стихотворении «Георгию Шенгели» писал: «Ты — завсегдатай мудрых келий, / Поющий смерть, и я, моряк, / Пребудем в дружбе: нам, Шенгели, / Сужден везде один маяк». Северянин уловил в своем ученике и собрате по перу тягу к высокому искусству, уловил и пристрастие к авантюризму. Уже после присоединения Эстонии в 1940 году к Советскому Союзу Георгий Шенгели первым ринулся помогать нищему и больному эмигранту.

Я не думаю, что Шенгели без каких-либо контактов со спецслужбами вышел на Северянина, отобрал из написанного его новые стихи и опубликовал в ведущих литературных журналах Советского Союза, в «Красной нови» и в «Огоньке». Наверняка добро от органов было получено. Не случайно же поэта Шенгели готовили к подпольной работе в Москве на случай ее оккупации немцами, значит, для режима он проверенный был человек. Да и советы Северянину он давал не случайные: и о письме Сталину, и о других делах. Он был уверен, что в советской поэзии для Северянина найдется достойное место. Кстати, уверен в этом и я.

Как пишет Михаил Шаповалов: «Опубликована переписка Северянина с Георгием Шенгели, где в письмах 1940—1941 гг., времени, когда по пакту Молотова-Риббентропа СССР аннексировал Эстонию, о переводах идет речь на каждой странице: "Не пригодится ли перевод 'Моего завещания' Ю. Словацкого? Есть еще два перевода из Евгении Масеевской. Есть с румынского, болгарского, сербского, еврейского. Есть еще вся 'Меланхолия' (5 стихов) Верлэна". Шенгели неистово принялся доставать работу для друга молодости, присылал подстрочники Мицкевича — Северянин послушно работал, потом писал: "Жду с упоением французских поэтов. Но теперь буду работать чуть медленнее: прошлый раз повлияло на голову, а мне врачи запретили перегрузку еще в апреле прошлого года. Эстонского языка совсем не знаю. (Вообще на языки тупица!) От фольклора, к сожалению, категорически уклоняюсь: не моя это сфера". Шенгели предполагал, что Союз эстонских писателей может помочь бедствующему Северянину, тот отвечал: "Терпеть меня не могут: я не усвоил языка и т. д. Вообще за все 23 года я был в стороне от них, а они от меня". "Французские поэты", упомянутые выше, в одном из писем расшифровываются: "Умышленно подзадержал отправку этого письма, ежедневно ожидая французских коммунаров": речь идет о медленно готовившейся антологии "Поэзия Парижской коммуны", вышедшей в Москве только в 1947 году. Но год был 1941-й, скоро стало не до коммунаров (переводов Северянина в книге нет), дошло до "переводов с туркменского", упомянутых в письме от 15 июня 1941 года, — Шенгели пытался помочь Северянину хотя бы так. Но это письмо было последним, напрасно Северянин писал о туркменских поэтах: "Работа, конечно, очень трудная и нудная, но она может дать деньги, и я энергично (понемногу!) работаю"...»