Коллектив авторов - Собибор. Взгляд по обе стороны колючей проволоки

Этой же ночью, гуляя по лагерю со своей любовницей, эсэсовец Вакс, через окно бывшей конюшни, заметил одного узника, который хотел выйти во двор по своим надобностям. Вакс, показывая своей «даме» меткость стрельбы, очередью из автомата застрелил человека.

Борис Цибульский ходил работать в военный городок — лазарет для рядовых немцев, не эсэсовцев.

Однажды в его группе на работе убежали два человека. Тогда построили всех в одну шеренгу, а их было сорок человек, и каждого пятого расстреляли.

На следующий день он рассказывал.

— Я всю ночь не спал, перед моими глазами стоял сосед с левой стороны. Они сами себе рыли могилу. По одному подводили к яме и расстреливали.

— Борис, успокойся, — уговаривал его я, — теперь не поможешь.

— Понимаешь, Саша, я был четвертым и все видел. Лучше уже быть пятым.

Блятман Бориса Цибульского на несколько дней положил в изолятор, затем послал работать в команду ЦПФАУ.

В СС-лазарете работало несколько человек вольнонаемных, в основном женщины. Почти все приходили на работу незаметно, тихо, избегая встречи с эсэсовцами.

Была среди них молодая девушка. Хорошо сложена, красивая и она почти ежедневно меняла туалеты. С веселой улыбочкой на губах так и порхала среди эсэсовских солдат и офицеров. Она разговаривала с ними на немецком языке.

Военнопленные довольно часто с завистью смотрели, как она выносила из корпуса бутерброды и угощала ими немецких солдат и власовцев, с пренебрежением косясь на голодных военнопленных.

Я с удивлением смотрел на эту девушку.

Кто она? Неужели немка? Не похоже.

Мимо меня прошла молодая женщина, работающая в прачечной, которая иногда давала ребятам остатки с кухни, то суп…, то хлеб…

— Послушай, Катя, кто эта девушка? — обратился я к ней.

— Эта шлюха? Лидка? Так она наша.

— Как наша?! — воскликнул я. — Так почему она своим ничего не дает?

— Так она паразитка! Ее отца расстреляли немцы. Она минчанка. Перед войной закончила медицинский институт. Вот так, ее учили для того, чтобы она подкармливала врагов. Паразитка!

В сердцах Катя плюнула, махнула рукой и пошла. Пройдя два шага, остановилась, повернулась и сказала:

— Ты приди позднее. Захвати котелок…

Долго я смотрел на лиду [335] Авторское написание с маленькой буквы. , не мог оторвать от нее глаз. Как она может?! Своя. Отца расстреляли. Неужели это правда? Бедный отец.

А в это время, слушая заигрывание эсэсовских солдат, Лида звонко хохотала.

При той пищи, что узники получали в лагере, человек существовать, конечно, не мог. Люди жили за счет того, что сумели доставать, даже воровать у врагов и делились с товарищами, которые по разным причинам не выходили из лагеря.

В часы, когда заканчивался у раненых эсэсовцев обед, узники старались под разными благовидными предлогами пробраться в корпус, чтобы на кухне что-нибудь достать, где на черной работе работали вольнонаемные женщины, которые всегда со слезами на глазах давали все возможное, при этом приговаривая:

— Бог ты мой, быть может, и мой так мытарствует, как вы. Спаси вас и его господи.

Чуть заметным движением руки снимала набежавшую слезу.

Приблизительно через месяц я зашел в корпус, где работала Лида, в поисках пищи.

Поднявшись на второй этаж, я заметил идущую навстречу Лиду. Не мешкая ни минуты, вскочил в умывальник. Открыв кран, стал мыть руки.

Лида вскочила вслед за мной.

— Ты что здесь делаешь?

— А что, не видишь?

— Уходи отсюда, свинья грязная.

— Иди к …

— Швестер, швестер [336] «Сестра, сестра» (нем.) , — закричала Лида, призывая на помощь эсэсовку.

— Что случилось? — входя в умывальник спросила эсэсовка.

— Этот свинья, весь грязный, посмел зайти сюда. Да еще ругается. — тарахтя по-немецки прокричала Лида.

Я продолжал мыть руки.

— Ты почему здесь моешь руки? — спросила эсэсовка.

— Рыба послал меня, чтобы я на третьем этаже посмотрел все форточки, и, если нужно, отремонтировал. Но не могу же я с такими руками подняться наверх. Ведь там раненые лежат.

Эсэсовка что-то сказала Лиде, махнув на меня рукой и ушла.

Лида демонстративно стала у дверей, выжидая, когда я уйду.

Осмотревшись вокруг, убедившись, что никого нет, я прошептал:

— Послушай, паскуда! Немецкая сучка! Я пришел сюда по поручению людей. — врал я, — чтобы тебя предупредить. Если ты будешь заигрывать с фашистами, которые расстреляли твоего отца, если ты будешь подкармливать врагов нашего народа, который дал тебе все: высшее образование, специальность врача и жизнь, — ты будешь уничтожена. Не вздумай кому-либо об этом рассказывать. Если со мной что случится, тебя уничтожат. Об этом знают люди не только здесь — в лазарете, в лагере, но и там, где ты живешь. Тебе просили передать, чтобы ты жила так, как все советские люди, которые остались здесь. Не забывай, что Родина жива и будет жить.

С ненавистью я смотрел ей в лицо, не понимая, откуда у меня все это взялось, и пошел к выходу. Лида вся бледная отступила в страхе назад, боясь промолвить слово.

На кухню я не зашел. В этот день я и мои товарищи не получили добавочный паек.

Вечером в лагере обо всем я рассказал Блятману. Как высказал ей все, что думаю о ней, якобы от имени товарищей, так как не смог себя сдержать.

На следующий день Блятман не пустил меня в СС-лазарет, оставив постоянно работать в лагерной столярной мастерской.

Часто в «Арбейтслагерь» на Широкой улице заезжала крытая машина, как ее называли «душегубка». Туда загоняли людей, дверцы плотно закрывались, и от выхлопной трубы моторов в кузов подведена была труба, через которую поступали отработанные газы. За одну поездку уничтожали 30–40 человек. Этих людей специально приводили в лагерь неизвестно для нас откуда, и по несколько раз в день эти машины возвращались в лагерь за очередной партией.

Иногда некоторым ребятам, особенно Аркадию Вайспапиру и Семену Розенфельду удавалось из города проносить листовки, отпечатанные подпольщиками Минска, которые им передавали вольнонаемные, работающие в одних дворах с ними.

Минские подпольщики ухитрялись вывешивать на столбах, на досках объявлений поверх немецких приказов, на сгоревших домах листовки, в которых сообщалось о положении на фронтах, о приближающем часе расплаты с кровавым фашизмом. В листовках говорилось о призыве всех советских людей к борьбе с фашизмом, чтобы приблизить победу над фашистской Германией. Не верить подлой фашистской пропаганде. Не давать фашистам покоя ни днем, ни ночью. Бить фашистскую гадину, где только можно и всем, чем только можно.

Эти листовки были написаны от руки печатным шрифтом, чтобы легче было читать и не могли узнать почерк. Некоторые — на машинке. Некоторые типографским шрифтом. Любым методом пользовались подпольщики, чтобы довести до людей правду о фашистах и фашизме. Эти листовки с риском для себя ребята проносили в лагерь.