Коллектив авторов - Собибор. Взгляд по обе стороны колючей проволоки

— И командование ничего не говорило о том, что началась война?

— Нет, пока нет. Это было где-то в двадцать минут двенадцатого. Мы спрашиваем — бабушка, в чём дело? «Ой, сыночки мои, война!» Какая война? Вдруг бежит политрук — собрать всю батарею! Он выскочил на крыльцо: «Дорогие товарищи, война! Поедем пиво пить в Берлин!» Вот эти слова его я долгое время вспоминал, когда был в окопах и когда был в концлагере. И когда потом, уже после всего, я попал в Берлин, я тоже вспоминал эти слова политрука, когда пил пиво в Берлине в 1945 году. Но между теми словами и этим действительным фактом произошли очень большие события в моей жизни.

— На рассвете 22 июня 1941 года немцы бомбили стратегические пункты, в том числе железные дороги, аэродромы. В 12 часов утра выступал по радио Молотов. Вы об этом ничего не знали?

— Прибежал политрук и говорит: «Товарищи артиллеристы, товарищи бойцы Красной Армии! Только что выступил Молотов и сказал, что немцы без объявления войны напали на нашу Родину». Это было в двенадцать минут двенадцатого [так в оригинале. — Р.Ж. ].

— И какой был приказ?

— Приказ был — ехать в своё расположение, только уже не в казармы, а в палатки, что мы разбили в лесу. Выкопали блиндажи, расположились и подготовились к встрече немцев.

— Ваш полк не послали на передовые позиции?

— Нет, наш полк остался оборонять Минск. Мы прикрывали Минск со стороны центрального входа. Многие пишут, что немцы бомбили Минск 22 июня с самого утра. Это неправда, 22 июня немцы Минск не тронули ни разу, ни одного самолёта мы не видели над Минском.

Бомбить Минск начали 23 июня с 6 часов утра. Первые три самолёта, что появлялись над Минском, были с красными звёздами — они перекрасили свои самолёты, нарисовали наши опознавательные значки. Эти самолёты бомбили аэродромы, это первое, что немцы сделали. Но всё-таки наши ястребки успели подняться в воздух и сбили один самолёт из этих трёх, а лётчики выбросились на парашютах, недалеко от нашего расположения. Командир взвода вызвал желающих пойти задержать этих лётчиков, и я был одним из этих добровольцев. Мы этого лётчика захватили в плен [так в оригинале. — Р.Ж. ].

После этого немцы стали бомбить Минск и бомбили до самого вечера. Республиканскую улицу, начиная с первого дома, а эта улица пересекает Минск с запада на восток, через весь Минск, по всей длине, так они начали с первого дома и кончили последним, и вся эта улица горела. Ещё две недели, когда мы отходили от Минска, мы видели пламя горящего города.

— Скажите, пожалуйста, вот что. В это время начали передавать сводки Информбюро [449] . Командование знало положение, что немцы двигаются на восток. Ваше командование, полка или дивизии, не предпринимало какие-то шаги, чтобы задержать противника? Ваш полк так и остался на своих позициях?

— Я был молодой боец и не был в курсе, что там руководство решает, что там происходит в командном составе.

— Я это понимаю, я спрашиваю, как командование реагировало?

— Мы оставались на этом месте до 28 июня, не сделав ни одного выстрела. Потом была команда сдать Минск, и 29 июня [450] утром немцы вошли в Минск. Они обошли Минск с севера и с юга, и, боясь, окружения, командир полка, а может быть, командир корпуса, дал команду отступить от Минска. Мы только вступили в бой, в страшный бой, под Березиной. Мы подбили тогда 12 танков.

— Вы говорите о реке Березине?

— Да река Березина. Мы подбили 12 танков и немцы стали нас бомбить. Половина нашей батареи вышла из строя. Был очень тяжёлый бой. Одна из бомб с «Мессершмитта» попала недалеко от моей пушки, и от нашей батареи осталось всего три человека — и я среди них. Остальные были убиты или ранены.

— Немцы захватили Минск и двинулись на восток. Где вы очутились в это время?

— Мы стали отступать с боями.

— Куда, в какую сторону?

— В сторону востока.

— В сторону Орши [451]?

— Нет, в сторону Могилёва [452].

— Скажите, пушки у вас таскали тягачи или кони?

— Нет, не кони. У нас были тяжёлые пушки, мы были на «Челябинцах», на тракторах «Челябинец». У нас были пушки калибра 152 мм, каждый снаряд весил 45 килограммов.

— Так вы двинулись в сторону Могилёва.

— Да.

— А немцы — вслед за вами?

— Они даже опережали нас. Могилёв уже был у немцев, а мы ещё с этой стороны. Подвоза снарядов не было, у нас на каждую пушку осталось по три снаряда. Всего в полку осталась половина пушек. Положение было очень тяжёлое, и продуктов питания не подвозили, и патронов не было. Последние три снаряда, что оставались, были у нас до Могилёва. Там мы, не доходя до Могилёва, остановились на опушке леса.

Всего шесть пушек у нас осталось в полку. Моя пушка, к которой я был прикреплён, была на опушке, а остальные три пушки были в глубине леса. Вдруг со стороны села в нашу сторону двинулся артиллерийский полк [так в тексте. — Р.Ж. ], танков двадцать. Они не ожидали нас увидеть в лесу, и мы открыли прямой наводкой огонь по этим танкам. Мы подбили девять танков, и после этого у нас уже не осталось ни одного снаряда, а подвоза не было. Мы закопали все замки от пушек и стали уже, как пехота отступать.

И вот где-то уже за Могилёвом немцы окружили нас. Я был ранен в левую ногу и контужен и попал так в плен. Это было в конце июля 1941 года.

— Вы попали в плен со всем личным составом Вашего полка?

— Нет, потому что к тому времени половины состава вообще не было, были убитые и раненые. Пушек половины вообще не было, мы же закопали замки раньше. Мы попали в плен как пехота, и там было где-то процентов тридцать от нашего состава.

— Куда вас отправили?

— Это было между Могилёвом и Смоленском, ближе к Могилёву. Сначала нас завезли в Могилёв. Там Днепр делает колено, и сделали лагерь для военнопленных. Там было человек сто тысяч пленников. Кушать нам не давали в этом лагере. Где-то на пятый день пребывания в этом лагере…

— А что представлял собой этот лагерь?

— Поле, на углах стояли пулемёты. Никакой ограды не было, только пулемётные точки и всё. Кушать нам не давали. В один из дней я встал и начал кричать: «Я ничего не вижу, помогите, я ослеп!» От недоедания, от отсутствия пищи я ослеп. Стал кричать, что помогите мне! Вдруг кто-то подошёл ко мне и что-то сунул в руку. Я почувствовал, что это кусочек сахара, сунул его в рот, и сахар ещё не успел разойтись, я стал уже видеть. Я хотел посмотреть на того человека, кто сунул мне этот кусок сахара, но не видел его, никого около меня не было.

— Скажите мне вот что. Обычно, когда немцы брали в плен красноармейцев, устраивали лагерь для военнопленных, то тут же они вызывали комиссаров и евреев, чтобы они вышли из строя. Как это было у вас?