Маргарет Тэтчер - Автобиография [litres]

И поскольку ничего из того, что сделал Центральный офис или мои коллеги, по-видимому, не получало особенного общественного внимания, он решил лично включиться в написание моих речей. Не зная ничего об этом, я провела утро того четверга за посещением текстильной фабрики в Лестере, где я с успехом применила свои детские навыки, пришивая карманы посреди хаотичной толпы журналистов и изумленных работников.

Однако незадолго до того, как автобус прибыл к фабрике Кедбери в Борнвилле, я узнала, что Питер Торникрофт настаивает на том, чтобы сильный пассаж о профсоюзах, написанный Полом Джонсоном, одним из ведущих журналистов Британии, историком и обращенным из социалистов, следует удалить из вечерней речи в Бирмингеме – втором крупном собрании кампании. Питер счел его слишком провокационным. Он также очевидно вмешался чтобы Кит Джозеф перестал говорить на данную тему. Я была не согласна с оценкой Питера. Но находясь вдали от Лондона, я не чувствовала достаточной уверенности в своем суждении, чтобы поставить его во главу угла. Поэтому я со злобой вырвала соответствующие страницы текста моей речи и вставила еще несколько безобидных пассажей. Я довольствовалась знанием того, что последняя секция моей речи, с которой мне помог Питер Керрингтон, содержала в себе несколько мощных элементов об обороне и внешней политике, умышленно применяя тон и часть лексики моей прежней речи в ратуше Кенсингтона.

Речь в Бирмингеме была огромным успехом – не только пассажи, посвященные взаимоотношениям Востока с Западом и коммунистической угрозе, но и касающиеся закона и порядка, где я пообещала «поставить стальной барьер» на социалистическом пути к беззаконию. После этого мы поехали обратно в Лондон, где на следующий день (в пятницу 20 апреля) должны были состояться визиты избирательных округов.

Суббота 21 апреля была обычным агитационным днем, который начался на фабрике по производству сложных электрокомпонентов в Милтон Кейнс. На меня произвели впечатление технологии, о которых мне подробно рассказали заранее, и вскоре я уже выступала с их подробным описанием перед группой слегка ошеломленных журналистов. Потом меня подключили и проверили на аппарате мониторинга сердца. Поскольку все стрелки показывали в нужном направлении, было видно, что я в хорошем рабочем состоянии. «Твердое как камень», – заметила я – фраза, которая отражала мое представление о том, как в целом проистекала наша избирательная кампания. Одной из самых странных черт всеобщей избирательной кампании 1979 года была значительная и растущая разница между видением тех, кто был на поле боя, и тех, кто оставался в центре. Разумеется, политики, как и все остальные, склонны к самообману. Но значительно больше, чем в 1983 и 1987 годах, когда вопросы безопасности стояли значительно острее, я была уверена в том, что у меня на самом деле было понимание того, что чувствует электорат, и что их сердца были на нашей стороне. Также я была убеждена, что эти изменения произошли во многом из-за событий зимы 1978/79 г. и, следовательно, что избыточная осторожность в вопросе власти профсоюзов была плохой тактикой. Но из дискуссии на стратегическом собрании, которое я провела на Флуд стрит 22 апреля стало очевидно, что не все разделяли такую точку зрения. Хотя данные социологических опросов до сих пор варьировались – одни показывали, что консерваторы лидируют с 20 процентным отрывом, другие – что с 5,5, – особенной динамики в ходе этой кампании не было. Питер Торникрофт считал, что мы должны продолжать в том же духе. Как он обозначил в записке к заседанию в то воскресенье: «Нам не следует браться за особо рискованные инициативы. Мы лидируем». В таком виде мне этого казалось вполне достаточно. Но возникало два вопроса. Во-первых, разве мы изначально не достигли своего успеха за счет некоторых инициатив, вполне сопряженных с высоким риском, таких, как вмешательство в «зиму недовольства»? Во-вторых, что конкретно теперь было сопряжено с «высоким риском»? Меры по обузданию власти профсоюзов? Или их отсутствие? В любом случае одна из величайших опасностей в кампании, которую ты начал со значительным преимуществом, – это самодовольство. Производить впечатление на избирателей, только не в тех случаях, когда они с вами не согласятся, – неотъемлемая часть победы на выборах.

Моя агитация в ту неделю занесла меня на север Англии, прежде чем я отправилась в Шотландию. После утренней пресс-конференции в понедельник я вылетела в Ньюкасл, где на чайной фабрике была возможность для выступления перед прессой.

Снаружи фабрики собралась толпа, и в ней была крупная грозная женщина, которая выкрикивала в мой адрес потоки проклятий. Полиция посоветовала мне держаться подальше. Но я решила, что если ей есть что сказать, то пусть она лучше скажет это мне в лицо, нежели в спину. Я взяла ее за руку и тихо попросила объяснить, что не так. Ее поведение мгновенно изменилось. У нее были обычные проблемы и заботы. Но причиной для ее ненависти было убеждение, что политики – не те люди, которые станут прислушиваться к жалобам. Я постаралась ответить на ее вопросы как можно тщательнее, и расстались мы дружественно. Уходя, я отчетливо услышала ее голос, когда она говорила своей подруге: «Я говорила тебе, что она не настолько плоха». Мой опыт агитации за годы насчитывает очень мало неисправимо враждебных избирателей. Одна из трагедий террористической угрозы состоит именно в том, что у политиков сегодня слишком мало возможностей убедиться в этом факте воочию.

После утренней пресс-конференции и интервью для радио в среду 25 апреля я пообедала в Центральном офисе перед тем, как днем вылететь в Эдинбург. Я начинала уставать от стандартной речи, с которой я выступала перед публикой по всей стране и которая была основана на текстах, подготовленных для Кардиффа и Бирмингема, с дополнительными фрагментами, вставленными для того, чтобы пойти в пресс-релизы. В результате я внесла чрезмерно радикальные хирургические изменения в материал, который я брала с собой в Шотландию. За несколько минут до того, как я должна была выступать со своей речью, я в номере отеля «Каледониан», на коленях с ножницами и клейкой лентой возилась с речью, которая была развернута от одной стены до другой и обратно.

Это была прекрасная публика; с первых радостных возгласов мое настроение улучшилось, и я максимально выложилась.

Затем мы направились в отель в аэропорту Глазго, чтобы поужинать и лечь спать перед следующим днем шотландской агитационной кампании. Я была преисполнена того особого восторга, который возникает после удачной речи. И хотя результаты соцопросов свидетельствовали, что лейбористы, похоже, сокращают разрыв, он все равно оставался существенным, и предчувствия твердили мне, что мы выигрывали этот противостояние. В кампании лейбористов чувствовалась явная усталость.