Ифа Эбби - Семь причин для жизни [Записки женщины-реаниматолога] [litres]

Однажды утром не успела я принять список пациентов для предстоящей смены, как запищал мой пейджер: меня срочно вызывали в операционную. «Беги скорей, – поторопил меня консультант. – Я введу тебя в курс дела позже». Вызов по пейджеру у нас может быть трех разновидностей. Менее срочный – это лишь пара плавных попискиваний с номером, выскочившим на экранчике; в этом случае ты можешь закончить то, чем занят прямо сейчас, а затем уже выйти на связь. Когда же тебя вызывают срочно, раздается совсем другой писк, после которого хриплый механический голос сообщает: «Команде травматологов явиться в операционную через десять минут». Но самый экстренный писк взрывает мозг пулеметной очередью, после которой тебе приказывают бросить все и явиться куда велено без промедления. В то утро это звучало так: «Старшему врачу реанимации прибыть в операционную немедленно».

Выскочив за дверь, я пробежала по лестнице пару пролетов вниз, пронеслась по коридору в фойе, повернула налево, долетела до конца очередного коридора, там снова свернула налево и прорвалась через раздвижные двери травматологии. Недопитый кофе стоял комом в горле и просился наружу, когда я добежала до операционной и увидела там пациентку, старшего медбрата и дежурную сестру из приемного покоя.

– Старший врач реанимации, – представилась я. – Вызывали?

Старший медбрат в явно расслабленном темпе начал пересказывать мне историю болезни пациентки. Переведя дыхание, я через полминуты перебила его:

– Просто скажите, что самое срочное, а к остальному вернемся потом!

– Что? – не понял он.

– Это же срочный вызов. Так что у вас – А, B, C или D?

Буквами А, B, C и D мы называем мероприятия по сердечно-легочной реанимации – в зависимости от того, что именно обеспечиваем:

А – проходимость дыхательных путей;

В – дыхание;

C – циркуляцию крови;

D – коррекцию неврологических нарушений.

Когда же доходим до Е – приводим в порядок внешний вид пациента и все остальное.

– Ну, мы не смогли попасть в ее вену, а потеря крови составила до пятисот миллилитров, – ответил он.

«Попадание в вену» относится к мероприятиям категории С; без доступа к венам не получится ни восстановить циркуляцию крови, ни ввести пациенту лекарства. Я посмотрела на монитор: ритм сердца – семьдесят два удара в минуту, давление в норме, насыщение кислородом стопроцентное, дыхание ровное. Посмотрела на пациентку: в полном сознании, вполне бодра. Губы бледные, сдавливающая повязка в паху, но никакого активного кровотечения.

– А кто-нибудь еще из отделения пробовал найти ее вену? – спросила я раздраженно, не веря своим ушам.

– Нет, – ответил он.

– И вы не пытались найти ее ультразвуком? – уточнила я, просто чтобы еще раз услышать его «нет».

– Нет, – повторил он.

– И вы просто решили послать мне экстренный вызов?

Мое раздражение, похоже, перекинулось на медбрата.

– Ну да. Или вы считаете, что вызывать вас было неуместно?

– Нет, – ответила я, стараясь сбавить тон. – На мою помощь вы можете рассчитывать всегда… Но неуместна сама экстренность вызова. Давайте-ка оставим это на потом, – добавила я с выражением, свидетельствовавшим, что все мои попытки унять гнев провалились. Потому что слово «неуместно» показалось мне самым уместным из всего, что он говорил.

Сестра закатила в комнату ультразвуковой сонограф, и в итоге мне удалось вставить пациентке сразу два катетера. Медбрат, присев на кушетку поодаль, начал писать отчет. Чувствуя неловкость, обычную для меня после срыва, я подошла к нему и попросила прощения. Я сказала, что мне очень жаль, если я показалась ему грубиянкой, но я действительно не считаю экстренный вызов уместным в такой ситуации. Что мне пришлось прервать заполнение историй болезней пациентов и что я неслась к нему на помощь по больнице. И что я не хотела бы в следующий раз реагировать иначе лишь из-за сомнений, действительно ли этот вызов настолько экстренный.

Состояние пациентки оставалось стабильным, и я ушла, рабыня своего черного ящичка с односторонней связью, – зная, что на следующий экстренный вызов, как всегда, побегу без малейших колебаний.

Разумеется, я прекрасно осознаю, что мой гнев не всегда оправдан. Когда в конце долгой недели ночных смен уровень сахара в крови падает, я могу очень ревностно охранять свою территорию, защищая моих пациентов.

В шесть утра моей четвертой смены подряд передо мной высился тюремный охранник с прикованным к нему пациентом. Он стоял за изголовьем тележки, выпрямив спину и расставив ноги, а от него к запястью пациента тянулась длинная металлическая цепь, прикрытая простыней. Второй охранник сидел на стуле в углу. Сам же пациент, мужчина за сорок, лежал на тележке под наркозом с трубкой в горле и, вне всякого сомнения, понятия не имел о том, что творится вокруг.

– Зачем вы к нему прикованы? – спросила я, как только вошла, но тут же добавила: – Вам все равно нельзя там стоять.

Я уставилась на охранника у тележки. Да, я была недовольна, но постаралась, чтобы мое недовольство звучало скорее как удивление. Он посмотрел на меня так же твердо, как я на него, и ответил, что останется прикованным к пациенту, пока начальник тюрьмы не прикажет что-либо иное.

– Но вы не можете стоять там ; это мое рабочее место.

На самом деле стоять там мне было вовсе не обязательно. На том месте я оказываюсь только в критической ситуации. Да и сестра уже отодвинула охранника от своего письменного стола.

– Как бы там ни было, – продолжала я, – оставаться к нему прикованным нет никакого смысла: он буквально не способен даже вздохнуть.

Охранник снова в упор посмотрел на меня – так, словно моя наивность вылезала у меня из орбит.

– Он в категории «А», – отчеканил он.

В категории «А»?

– Ну, сейчас он в категории искусственного дыхания и наркоза, и если вдруг мне придется делать ему электрошок, не удивляйтесь, когда вас убьет электрическим током, ведь я уже предупредила вас о том, что вам нельзя оставаться к нему прикованным.

Я смертельно устала и несла полный бред, – но это был мой пациент. Вероятность того, что я применю электрошок к пациенту с аритмией сердца, примерно равнялась шансам на то, что эти двое тюремных охранников начнут выполнять любые мои приказы. Но поскольку мы уже приняли этого пациента в свою больницу и, пускай на время, лишили его способности соображать, – теперь я была просто обязана защитить его.

В книге «Лев, колдунья и платяной шкаф» [21] Первая из семи книг эпопеи Клайва С. Льюиса «Хроники Нарнии», выпущенная в 1950 г. Входит в 100 лучших романов на английском языке по рейтингу журнала Time . Приводится цитата в переводе Г. А. Островской. лев Аслан издал свой рык, и мистер Клайв Льюис провозгласил: «Справедливость возродится, стоит Аслану явиться. Он издаст рычание – победит отчаянье». В суете больничных будней все не настолько волшебно, и многие из моих «рычаний» не приносят никаких результатов. Но этот пациент был в критическом состоянии, и я хотела предоставить ему временную амнистию для тяжелых больных – хотя бы до той минуты, пока он не задышит самостоятельно.