Анатолий Терещенко - «Сатурн» под прицелом Смерша

А за время руководства Красной армией Ворошиловым тайные склады растащили. Нередко отмечались случаи, что продовольственные погреба грабило даже местное население. Партизанские командиры не только стали лишними, но даже опасными для власти. Некоторые партийные бонзы считали чуть их ли не потенциальными террористами. Многих упекли в лагеря, «отдыхать» на нарах и перевоспитываться трудом «праведным»…

Некоторых, глубоко выражающих несогласие с таким решением, подводили к статье «враг народа».

А для такой категории советских граждан мерилом судьбы была пуля.

В одной из статей Старинов писал:

«Особо большой урон этими репрессиями был нанесен нашей подготовке к партизанской войне на случай вражеской агрессии. Были репрессированы полностью все партизаны-подпольщики-диверсанты. Я не знаю ни одного из подготовленных нами диверсантов-подпольщиков, которые не подверглись бы репрессиям».

Сражался Старинов и с дилетантской идеей самого Сталина, рожденной и предложенной ему начальником Главного политуправления РККА Львом Мехлисом и его последователями — «гони немца на мороз». Идеей, возникшей в теплых кремлевских кабинетах. Однажды, это было в ноябре 1941 года, Мехлис пригласил Старинова в кабинет и разговор начал с разгоряченного спича.

Вот как описал Илья Григорьевич в своей книге «Пройти незримым» этот нелицеприятный монолог, закончившийся острым диалогом:

«— Вы должны учитывать наступление суровой русской зимы. Надо использовать преимущества, которые она нам дает! Нужно заморозить гитлеровцев. Все леса, все дома, все строения, где может укрыться от холода враг, должны быть сожжены! Это вам понятно?

Я осторожно заметил, что леса зимой не горят и что они — база для партизан. А если жечь деревни — лишатся крова наши же люди.

Возражение лишь подлило масла в огонь. Мехлис обозвал меня и Невского ( начальник инженерных войск Юго-Западного направления . — Прим. авт.) горе-теоретиками и слепцами. Он потребовал превратить Подмосковье в снежную пустыню: куда бы не сунулся враг, он должен натыкаться только на стужу и пепелища».

— Мехлис всегда держал свой нос по ветру, — заметил в беседе Старинов. — Он выполнял указание Сталина, провозглашенное 3 июля 1941 года.

Долго искать в Интернете слова вождя не пришлось:

«…В занятых врагом районах нужно создавать партизанские отряды, конные и пешие, создавать диверсионные группы для борьбы с частями вражеской армии, для разжигания партизанской войны всюду и везде, для взрыва мостов, дорог, порчи телеграфной и телефонной связи, поджога лесов, складов и обозов».

Встречалась по поводу поджога леса среди партизан и такая юморина-призыв:

«Граждане!

Не жгите лес! Вам же негде будет партизанить!»

Ни слова в призыве Сталина не было о поджоге крестьянских усадеб, изб и хат, тем более в лютые морозы зимы 1941-го. А ведь в домах оставались старики, женщины и дети — молодежь сражалась на фронтах.

Пройдет немного времени, и немцы почувствуют силу кулаков народных мстителей. Один из отрезвевших военнопленных фашистов в Красногорском лагере заявил своим соплеменникам:

— Немцы, нельзя воевать с партизанами на чужой территории!

В одном из разговоров он поднял вопрос о необходимости больших жертв и якобы желании народа приносить эти самые жертвы.

К ним призывали некоторые политики и многозвездные генералы в войну, и они же писали в мемуарах после ее окончания. Старинов рассматривал эту проблему под другим углом зрения. Он считал такую жертвенность напрасным страданием народа.

В любой войне люди и армия защищают в первую очередь Родину, а не чиновничество.

Он потом писал:

«Вместо того, чтобы продукты питания, и прежде всего зерно, раздать населению, Сталин требовал уничтожать, что не может быть вывезено при отходе войск. Тем самым «любимый вождь народа» обрекал на голодную смерть население на оставленной территории. Если бы требование Сталина было выполнено, то во время оккупации вымерло почти все население левобережных областей Украины и оккупированных территорий России…»

Старинов считал, что принципы «Гони немца на мороз» и «Выжженная земля» сработали бы положительно, если бы властям удалось полностью эвакуировать население, как это делали финны во время Зимней войны 1939–1940 годов. Наши солдаты заходили погреться в натопленные дома, а они взрывались в результате сплошного минирования.

Уничтожение продуктов при отходе, как писал Илья Григорьевич, требование «гнать немца на мороз» поджогом населенных пунктов, в которых они размещались, сильно помогло оккупантам. Они вели пропаганду о том, что все это делается советской властью, потому что она уже не думает возвращаться, иначе зачем уничтожать то, что может сохраниться для использования при ее возврате? Больше того, требование об уничтожении не вывезенного хлеба и угона колхозного скота способствовало привлечению на сторону врага людей, потерявших веру в победу Красной армии. Особенно это касалось родственников пострадавших в ходе репрессий при коллективизации.

А тем временем в те дни в Подмосковье по приказу Сталина уже взрывались заводы и фабрики, мосты и водонапорные башни. В столице появились беженцы.

13 октября на страницах «Правды» крупными буквами было набрано: «Гитлеровские орды угрожают жизненным центрам страны». А 16 октября 1941 года в передовой статье этой газеты было сказано:

«Враг продолжает наступать… Враг приблизился к подступам Москвы… Создалась непосредственная серьезная угроза для Москвы…»

Заканчивалась статья такими фразами:

«За нашу родную землю, за нашу Москву мы будем драться упорно и ожесточенно, до последнего вздоха. Над Москвой нависла угроза. Отстоим родную Москву!.. Взбесившийся фашистский зверь угрожает Москве — великой столице СССР. Железной стойкостью отразим напор кровавых немецко-фашистских псов. Остановить врага, во что бы то ни стало, преградить дорогу лютым немецким захватчикам!»

Призывы являли крик души партийного органа. Но вот беда: как всегда, первыми побежали те, кто имел для этого лучшую возможность. Чиновники и ловкачи любыми способами доставали автотранспорт, набивали машины всем, что могли увезти, и выезжали из Москвы со своими семьями. Народ все видел и негодовал. В эти дни всеобщей паники остановилось метро, не ходили трамваи и отсутствовали внятные объяснения, что и как делать. Победил врага людской патриотический энтузиазм, а не партийные призывы.

Известный советский писатель Всеволод Иванов отмечал:

«Мне поручили написать пьесу: «Сталин и защита Москвы». Я спрашиваю — в чем дело? Что за чудо под Москвой? А какое тут чудо. Просто уложили 3 миллиона и закрыли живым мясом проход. Если бы не зима, быть бы чуме».