Юрий Владимиров - Как я был в немецком плену [litres]

Когда принесли ужин, я вытащил из вещевого мешка банку какао, несколько кусков печенья, сухари и сахар и половину всего отдал майору. Раскрыв банку какао, мы насыпали его в кружки, налили в них горячий чай и положили сахар. Получился прекрасный и сытный напиток, который мы употребили с печеньем и сухарями, намазанными маргарином. Мы угостили какао многих товарищей, и после этого его совсем не осталось. Попробовали также конфеты, а пайки хлеба оставили на завтрак.

Утром, поддержанный майором, я задумал повторить «поход» к иностранцам. Но при этом у меня возникла проблема с кубанкой, которая явно не подходила к французской шинели и выдавала, что я не французский военнопленный, за которого вчера меня принял немец. Поэтому я решил вместо кубанки намотать на голову белое махровое полотенце, создав видимость чалмы. И таким образом становился несколько похожим на индийца.

На этот раз я решил пролезть под ограждение, сняв с себя шинель и полотенце и оставив их в руках майора, пока не окажусь по другую сторону заграждения. На этот раз я направился в барак, где обитали индийцы-мусульмане. Войдя в барак я сразу поприветствовал их на английском языке и сказал, что мне хотелось бы узнать, как они живут, какое у них настроение и знают ли о том, что в войне наступил переломный момент после поражения немцев под Сталинградом. Я спросил, не могли бы они помочь русским пленным хотя бы сигаретами и некоторыми продуктами, поскольку мы лишены помощи от Международного Красного Креста.

Как я и предполагал, мусульмане повели себя со мной точно так же, как и их немусульманские соотечественники. Были аналогичные долгие разговоры на английском и немецком языках и вручение подарков для меня и для других русских товарищей – в основном тех же сигарет «Medium», которых набралось пачек 15, а также шоколадок, печенья, какао и еще чего-то. На этот раз всё вполне уместилось в моих карманах. Когда я сказал, что завтра, вероятно, проведаю индийских друзей из другого барака, меня предупредили, чтобы я ни в коем случае не заходил в барак напротив, потому что там живут «плохие индийцы – немусульмане». Точно так же меня предупреждали накануне их соседи. Такая межрелигиозная вражда в индийском народе, где и немусульмане (индуисты, христиане, буддисты и другие), и мусульмане говорят в основном на одном и том же языке, меня очень удивила.

Перед уходом я стал наматывать на голову полотенце, превращая его, как мне думалось, в чалму, чем вызвал у хозяев дружный смех, так как всё делал не так, как нужно. Наконец это дело уладилось, и я дошел в сопровождении трех индийцев до стыка блоков лагеря, где, к счастью, часового не оказалось. Сняв «чалму», я спокойно возвратился к ужину.

Часть принесенных подарков, особенно сигарет, я оставил для себя и майора, а большую отдал соседям и старшему по бараку, чтобы тот распорядился ими, как считает нужным, зная лучше меня, кто из его подопечных особенно нуждается в помощи.

В один из ближайших дней я сделал вылазку в бараки, где обитали французы, бельгийцы, сербы, греки и поляки. К сожалению, из-за того, что день был рабочий, бараки оказались более чем наполовину пусты – большинство ушли с утра в Мюльберг и в окрестные крестьянские хозяйства. Остались лишь несколько заболевших, тех, кто не нуждался в получении дополнительного питания у хозяев или вообще мог обходиться без хождения на работу, довольствуясь посылками из дома или из Международного Красного Креста. С обитателями этих бараков мне пришлось общаться на немецком языке. Тогда от них же я впервые услышал часто употреблявшееся с юмором пленными всех национальностей и даже немцами выражение «Камсы – камса» (от французского «так себе») в ответ на вопрос: «Как дела?» У пленных оно означало: «Неплохо, т. е. крадем всё потихоньку и так живём». В этот день при мне произнесли также «знаменитую» фразу «Гитлер капут!». Слово «капут» немцы очень часто говорили, когда что-то разбивалось, ломалось или выходило из строя.

Сербы, греки и поляки почти ничем не смогли меня «одарить», так как помощь от Международного Красного Креста и от родных до них доходила редко. Сербы были очень душевными в разговорах со мною, но, будучи православными, они очень плохо отзывались о хорватах, особенно об их вожде – немецком прислужнике Анте Павеличе.

Поляков и греков было в лагере лишь несколько человек. С ними я не разговаривал. Основная масса военнопленных поляков жила и работала вне лагерей.

Всё полученное от французов, бельгийцев и сербов – главным образом простые сигареты в пачках – я легко поместил в двух карманах одежды. В свой барак вернулся из блока VII как раз к обеду. При этом сначала перед выходом из территории блока соорудил над головой из полотенца «чалму» и затем подошел к месту, где должен был находиться часовой. Но тот в это время по какой-то причине оказался в большой куче пленных, пришедших к воротам пищеблока с тележками и ведрами, чтобы получить обед для товарищей в своих бараках. Воспользовавшись этим, убрал с головы «чалму» и незаметно присоединился к тем пленным, благодаря чему благополучно возвратился к себе «домой». Здесь переложил принесенные вещи в вещевой мешок, за которым в моё отсутствие следил майор, пообщался с ним, пообедал, покурил и улегся до ужина спать.

Ночью с первого марта на второе погода в районе лагеря установилась более морозной, чем в предыдущие сутки, и выпал снег, который, однако, часам к 10 утра 2 марта частично растаял. Предполагая, что мне уже скоро придется покинуть Шталаг IV B, я после завтрака всё же решил еще раз посетить блок VII и побывать в нем в оставшихся двух последних бараках, где содержались главным образом англичане и в небольшом количестве американцы. Так как из-за растаявшего снега грунт под ним стал очень мокрым и мог сильно загрязнить мою одежду при переходе через узкое пространство между колючей проволокой ограды и землей, пришлось отказаться от этого способа, применявшегося в предыдущие дни. Поэтому надумал пройти в блок VII самым «нахальным» и рискованным методом – непосредственно мимо часового, стоявшего на стыке блоков II, III, IV и VI. Для этого вышел на территорию блока IV, что для всех советских, а также многих несоветских пленных было разрешено, и за первым бараком тайком от посторонних лиц «соорудил» из длинного махрового полотенца «чалму» на голове. А дальше дошёл до барака, где размещалась Особая команда лагеря, повернул за этот барак и вышел от него сзади – с его противоположного конца к месту нахождения часового. Здесь я поприветствовал его по-английски «Good day!» и, сделав вид, что, как индиец, накануне побывал по делам в Особой команде, преспокойно прошел в блок VII по коридорному пространству между блоками III и VI.