Ким Филби - Я шел своим путем. Ким Филби в разведке и в жизни

Джон все-таки опубликовал фотографии в журнале «Обсервер» и хорошо заработал, хотя был рассержен редакционными комментариями к ним…

В начале нашей совместной жизни мы встречались только с Блейками, пока я не познакомила Кима со своими друзьями.

Мои друзья сразу понравились Киму и стали часто бывать у нас. Один из них — физик-ядерщик — свободно говорил по-английски, и Киму доставляло большое удовольствие общаться с ним.

— I like his dry humour (мне нравится его тонкий юмор), — говорил он.

Другие не так хорошо владели английским, но зато все были близки ему по духу, и он легко находил с ними общий язык.

К приему гостей, как и к любому делу, Ким относился со всей ответственностью. Мы вместе обсуждали меню. Обычно я готовила закуски, а Ким основное горячее блюдо. Накрывая на стол, он продумывал, кого рядом с кем усадить, чтобы всем было удобно.

Если Ким сам любил принимать гостей, то от приглашений обычно отказывался. Его утомляли большие шумные компании, где по русской привычке все говорят одновременно, перебивая и не слушая друг друга. Он там терялся и уставал от напряжения, безуспешно пытаясь уловить нить беседы.

Ким очень привязался к новым московским друзьям и расстроился, когда одна пара решила эмигрировать в Америку. Они не были диссидентами и руководствовались чисто экономическими соображениями. Такое решение принял муж, а его жена (моя подруга, тоже редактор) не хотела уезжать и очень страдала. Ее положение было безвыходным. Даже решившись на развод, в случае отъезда мужа она как работник «идеологического фронта» автоматически теряла работу и оставалась с двумя детьми без средств к существованию.

Ким пытался отговорить друзей от эмиграции. Он предупреждал, какие их ждут трудности, и вместе с тем не сомневался, что в итоге они добьются успеха. Ему не удалось их остановить. Тогда он пообещал, что употребит все свое влияние, чтобы помочь им вернуться обратно, если у них появится такое желание.

Наши друзья уехали в 1972 году. Тогда мы не могли надеяться, что когда-нибудь снова свидимся. Ким при всем его сочувствии не разделял в полной мере наших страданий. К самому факту эмиграции он относился спокойно, и ему было непонятно наше трагическое восприятие этого явления. Он считал, что каждый человек волен жить там, где ему угодно. Сам от ностальгии не страдал, называя себя космополитом.

Кстати, прогноз Кима полностью оправдался. На долю наших друзей в Америке вначале выпали тяжелые лишения и разочарования. Зато теперь они твердо стоят на ногах, имеют свой бизнес, о возвращении не помышляют и полностью излечились от ностальгии…

Мы с Кимом всегда приглашали друзей по случаю знаменательных дат. Мне запомнилось, как мы отмечали мое сорокалетие. Так как 1 сентября выпало на понедельник, мы решили праздновать накануне, в воскресенье. Собралась наша обычная компания, за исключением одной подруги, Лены, которая отдыхала с детьми на даче. Ее муж, Слава, пришел один, а Ким, как всегда, не забыл купить джин, который тот очень любил…

Гости разошлись далеко за полночь. Так как Слава не успевал на метро, мы уговорили его остаться у нас на ночь и уложили на диване в гостиной.

Наутро, выходя из спальни, Ким в испуге бросился обратно и стал меня будить:

— Руфа, там кто-то лежит и дышит!

Почему-то его особенно напугало то, что неизвестный дышит.

— Это Слава, — пробормотала я в полусне, повернувшись на другой бок, и тут вспомнила, что сегодня 1 сентября — первый день учебного года, а Слава преподает в институте.

Подбежав к Славе, который все еще спокойно дышал, спросила:

— Ты не опоздаешь на работу?

— Нет, — безмятежно ответил он, не размыкая глаз.

— Сегодня 1 сентября, — напомнила я.

— Что ты такое говоришь?! — подпрыгнул Слава и, проглотив чашку кофе, побежал к своим студентам.

Потом позвонила мама:

— Поздравляю тебя с 39-летием.

— С 40-летием, — поправила я.

Наш спор разрешил Ким, подсчитав с карандашом, что мне действительно стукнуло 39 лет, как ни трудно было ему поверить, что женщина в таком преклонном возрасте добавляет себе лишний год. А я кинулась обзванивать своих друзей, чтобы исправить свою ошибку и сообщить, какая я на самом деле молодая!

Когда я встретила Кима, он уже семь лет жил в СССР. По его отдельным высказываниям я поняла, какие это были трудные для него годы. Вообще он был не из тех бойцов, которые любят вспоминать минувшие дни, и редко рассказывал о своих переживаниях. И только иногда у него прорывалось с болью:

— Ты не представляешь, какой я был несчастный человек!

Говорил Ким о первых годах жизни в Москве. Тогда он страдал от бездеятельности и ненужности:

— Я был переполнен информацией, и мне хотелось все отдать. Я писал и писал бесконечные меморандумы, пока не понял, что они никому не нужны, их даже никто не читает.

Удивляясь, что у нас в стране во всем разлад, Ким говорил: «Я прекрасный администратор и мог бы наладить любое дело, ну, к примеру, транспортное агентство. Только при условии, что мне не станут мешать и я буду сам подбирать кадры».

Тем временем на Западе писали, что Ким Филби каждый день отправляется в машине с шофером на Лубянку, где у него важный пост и собственный кабинет. На самом деле в стенах КГБ он побывал только в 1977 году, спустя 14 лет после своего приезда, да и то в качестве гостя. Выступая там перед коллегами, Ким не без иронии сказал: «…я обладал официальными пропусками в семь главных разведывательных центров: в четыре британских — СИС, УСО, МИ-5 и Школу кодирования и шифрования; в три американских — ЦРУ, ФБР и Агентство, национальной безопасности. Таким образом, я могу утверждать, что это восемь главных разведывательных организаций, в которые я сумел проникнуть».

А тогда, в 60-е годы, он пытался покончить с собой, перерезав вены.

Однажды я случайно нащупала жесткие шрамы на его левом запястье, и у меня непроизвольно вырвалось:

— Откуда это?

В тот момент Ким приканчивал третью порцию виски и высокопарно пробормотал, что было ему несвойственно:

— Мы, коммунисты, должны терпеть, быть сильными и не поддаваться слабости.

Тем не менее даже в таком состоянии он не проговорился и, отдернув руку и сжав кулаки, сказал:

— Никогда не спрашивай меня об этом.

И я не спрашивала.

Обычно Ким предпочитал вспоминать курьезные моменты. Он любил рассказывать мне о своих первых московских впечатлениях. Так, выйдя впервые на прогулку по городу, он решил заглянуть в гастроном. Открыв дверь, он пропустил вперед женщину. Вдруг, отталкивая его и женщину, туда хлынула толпа. Прижатый к двери, Ким долго стоял в позе регулировщика.

Вместе с тем в Киме была выделявшая его в толпе какая-то притягательная сила. С ним любили поговорить старушки и заигрывали дети. Его часто одолевали на улице вопросом: «Как пройти?..» Не зная русского языка, он выучил наиболее короткий ответ: «Туда» — и указывал направление. Москву Ким изучил досконально и составил схему, где отметил все общественные туалеты. Однако, когда он научился говорить по-русски и был в состоянии подробно объяснить вопрошающим, куда идти, его стали слушать с недоверием и обычно следовали в противоположном направлении.