Юрий Кобаладзе - Я шел своим путем. Ким Филби в разведке и в жизни

Отто, надо заметить, испытывал профессиональный страх перед телефоном; за время нашей совместной работы он лишь однажды воспользовался телефоном и то в совершенно неотложной ситуации, когда нельзя было ждать даже обмена сигналами о выходе на экстренную встречу.

Когда примерно через месяц Отто прибыл на встречу, он был не один. Своего спутника он представил мне как Тео. Трудно было вообразить себе более разных людей. Рядом с невысоким, плотным и краснолицым Отто стоял бледный гигант, хотя ростом он был никак не выше 190 сантиметров. Глубокие впадины на щеках и морщины вокруг глаз свидетельствовали о богатом жизненном опыте и даже, возможно, о тяжелых лишениях. Впечатление это усугубляли большие, глубоко посаженные глаза и меланхолическая улыбка. Мне он запомнился как олицетворение мудрости и огромной доброты. Здороваясь со мной, Тео произнес:

— Guten Tag. Wie geht es Ihnen? [13] Добрый день. Как поживаете? (нем.).

И по тому, как он это произнес по-немецки, я сразу признал в нем венгра.

Позднее выяснилось, что Тео намного охотнее рассказывает о своем прошлом, чем Отто. В юности он готовился стать священнослужителем, но отказался от этой карьеры, когда его призвали в австрийскую армию и отправили на Восточный фронт. Там он попал в плен к русским. Ему довелось быть свидетелем Февральской и Октябрьской революций, он стал большевиком и сражался в рядах Красной Армии на Южном фронте против белогвардейских войск Деникина. О том, каким образом он попал в советские спецслужбы, я так и не узнал, но, по всей видимости, он работал там достаточно долго и занимал весьма высокий пост.

Тео взял в свои руки нить беседы, в конце которой я получил первое серьезное разведывательное задание. Речь шла о кропотливо составленном мною списке друзей и знакомых. Тео сосредоточился на дюжине имен из категории «сочувствующих».

— Вы знаете, — произнес он со своей усталой улыбкой, — некоторые из этих людей могли, по нашему мнению, последовать вашему примеру, если к ним правильно подойти.

В результате обсуждения, занявшего всю вторую половину дня и завершившегося уже к вечеру, мы пришли к выводу, что кое-кто действительно может так поступить. Одно из первых мест среди кандидатов — и это вряд ли кого-то удивит — занял Маклин, особенно в связи с тем, что у него был шанс поступить на службу в Форин офис. Берджесс же, во многом из-за серьезных оговорок, изложенных в данной мною характеристике, оказался почти в самом конце списка. Мое задание на предстоявшие несколько недель заключалось в разработке этих лиц, чтобы определить вероятность их успешной вербовки. Поскольку некоторые из них жили в Оксфорде и Кембридже, мне авансом были выданы деньги на транспортные расходы.

Нет нужды напоминать читателю, что в отношении Маклина наши действия увенчались успехом. Что же касается других имен из того списка, то было бы наивно ожидать от меня каких-либо откровений. Исключение составляет лишь Берджесс, ибо он был совершенно особым случаем. Неделю за неделей, после того как мы с Маклином уже «ушли в подполье», я обсуждал его кандидатуру с Отто (иногда к нам присоединялся и Тео). Им очень хотелось завербовать Берджесса, уж очень соблазнительны были его возможности. Я же считал себя обязанным заострить их внимание на той потенциальной опасности, которую он собой представлял. Дело не столько в его неосмотрительности — в конце концов, он достаточно дисциплинирован, чтобы вести себя рассудительно. Его основной недостаток заключался в удивительной способности бросаться в глаза. Мне в то время казалось, что важнейшим качеством для разведывательной работы должно быть умение растворяться в толпе, «сливаться с фоном», а я никогда не видел, да и не ожидал увидеть, чтобы Берджесс слился с каким бы то ни было фоном. В то же время невозможно было отказать ему в одаренности и больших возможностях. Вот и получалось, что встреча за встречей мы взвешивали все бесконечные «за» и «против».

Но пока мы обсуждали судьбу Берджесса, он делал собственные выводы и действовал в соответствии с ними. Он не поверил, будто мы с Маклином неожиданно пересмотрели свои взгляды на жизнь, и втемяшил себе в голову, что его не посвящают в какую-то увлекательную тайну. Поэтому он начал приставать к нам, выпытывая, в чем дело. По части выпытывания Берджесс, надо сказать, был непревзойденным мастером. Он приставал по очереди то к Маклину, то ко мне. По всей видимости, он приставал и к другим друзьям, о чем свидетельствовало нарастающее беспокойство Тео и Отто. Они, видимо, сомневались в нашей способности противостоять такому напору. И уже наверняка их тревожила вероятность того, что Берджесс, не добившись правды от нас, попытается узнать ее другими способами (возможно, расспрашивая людей за пределами нашего круга). Это не предусмотренное мною обстоятельство поколебало мою решимость. Берджесс мог оказаться гораздо более опасным за пределами нашей работы, чем внутри нее, и было принято решение о его вербовке. Таким образом, Берджесс оказался, вероятно, одним из тех немногих людей, которые навязали себя советским спецслужбам.

Как только мы все «ушли в подполье», нас — по соображениям безопасности — изолировали друг от друга. Встречались мы, лишь когда этого требовали оперативные обстоятельства или когда, раза два в год, у Берджесса возникала непреодолимая нужда выговориться. Даже такие случайные встречи проводились поначалу на конспиративной основе. Мы заранее договаривались о месте, и затем Берджесс звонил из телефонной будки, называя только дату и время.

Тем временем я сделал скромный дебют на журналистском поприще — в качестве помощника редактора «Обзора обзоров». Жалованье мне платили мизерное, поскольку у газеты не было денег, но благодаря редактору, находившему для меня время от времени работу за гонорар, я понемногу зарабатывал на жизнь. Если неделя складывалась удачно, нам даже удавалось «отметиться» в итальянском ресторанчике «Берторелли». Однако огромный недостаток такой работы заключался в том, что она была тупиковой. Никаких перспектив продвижения и очень мало контактов с людьми. Поэтому мы с Отто постоянно ломали голову над тем, как распорядиться моим досугом. Рассмотрев несколько моих предложений, Отто остановился на идее вступления в Общество Средней Азии. Оно объединяло целый ряд известных людей, регулярно собиравшихся на ужины и лекции. Я чувствовал, что мне поможет авторитет отца, и, в конце концов, надо же было с чего-то начинать.

Итак, я снова приступил к скрупулезному составлению списков людей, на этот раз с восточным привкусом. Иногда до меня доносились отзвуки конфиденциальной информации о британской политике, к примеру, на. Ближнем Востоке или по отношению к, Японии. Но в. целом улов был ничтожен, и это меня сильно огорчало. Отто видел свою задачу в том, чтобы подбодрить меня в этот трудный период, что он и делал упорно и терпеливо.