Юрий Кобаладзе - Я шел своим путем. Ким Филби в разведке и в жизни

Но, как опять же возразит скептик, носители секретной информации не делятся ею с посторонними, а следовательно, от них можно добиться либо несущественных сведений, либо преднамеренной дезинформации. Не говоря уже о том, что подобный подход неверен, он игнорирует тот факт, что от любого оперативного работника требуется умение распознавать, когда люди высказываются откровенно, а когда произносят заученные и заранее отрепетированные фразы. Научиться этому подчас бывает нелегко, но возможно. Более того, даже в случае, если собеседник говорит «как по писаному», можно вычислить, что скрывается за этим заготовленным текстом. Речь идет о поединке интеллектов — ежедневном занятии дипломатов и журналистов; для разведчика сие поприще также не является закрытой книгой. К тому же у него, в отличие от дипломата или журналиста, есть одно преимущество: он, как правило, знает намерения своего собеседника, в то время как тому устремления разведчика в большинстве случаев неизвестны. Сошлюсь для примера на мои собственные контакты с американскими спецслужбами — ЦРУ и ФБР. Я знал, чего они добиваются. Они думали, что знают, чего добиваюсь я. Но это было не так. Поэтому они скрывали от меня совсем не то, что следовало.

Контингент интересовавших меня лиц с британской стороны — прогермански настроенные элементы моей родной страны — был сосредоточен в Англо-германском обществе. Там проводились званые ужины и неформальные встречи; и те и другие предоставляли возможность завести личные контакты. По политическим взглядам членов общества, за исключением некоторых, кто еще не до конца определился или колебался, можно было условно разделить на три группы. Первую составляли откровенные пронацисты, на которых немцы практически не обращали внимания, ибо они и так поддержали бы любой курс Гитлера, кроме разве что нападения на Британию. Другая, более широкая и менее однородная группа, состояла из людей, склонных выдавать желаемое за действительное: они полагали, что Гитлера можно подкупить («удовлетворить его амбиции») уступками, не нарушающими общего баланса сил, например несущественным изменением европейских границ и передачей Германии одной-двух колоний. Неоднородность этой группы объяснялась различиями в подходе к тому, что именно следует принести в жертву Германии и за чей счет. Наконец, существовала группа более или менее реалистически настроенных людей, которые, справедливо опасаясь, что Гитлер не удовольствуется крохами, в то же время были готовы продолжать контакты в надежде на смену политики или правительства в Берлине. Но в одном большинство представителей этих трех групп было единодушно: оно уповало на то, что восточноевропейские государства пойдут на компромисс с Германией и, если этого потребуют немцы, обеспечат их войскам свободный проход к советской границе.

Такую вот картину можно было вывести на основании подробных отчетов, которые я составлял еженедельно или дважды в месяц. Оглядываясь назад, я, в общем-то, не вижу ничего постыдного в подобном анализе, подкрепленном к тому же ссылками на надежные авторитетные источники. С позиций сегодняшнего дня он кажется устаревшим, во многом благодаря тому, что его выводы делались на основе происходивших в тот момент событий. Но в целом этот анализ был подтвержден расколом в доследующие три года Англо-германского общества, проходившим в три этапа. Реалисты откололись после изнасилования Австрии: против аншлюса, если бы он был достигнут за переговорным столом, они не возражали, но грубость, с какой была осуществлена эта акция, они справедливо расценили как преднамеренную демонстрацию силы (чем она и являлась). Любители выдавать желаемое за действительное, не переварив шампанское за столом мюнхенского соглашения, покинули Общество после вторжения в Чехословакию. Пронацистски настроенные элементы оставались в нем вплоть до призыва Чемберлена к войне, а затем, в последний момент, произнесли вслед за лордом Редесдейлом [15] Лорд Редесдейл — один из лидеров британских нацистов. Прим. пер. : «Враги короля — мои враги». Небольшая горстка пронацистов упорствовала еще какое-то время — до тех пор, пока их не интернировали.

С немецкой стороны мы замыкались на лондонское посольство Германии, а в Берлине — на Министерство пропаганды и Бюро Риббентропа. В посольстве имелось три основных контакта — Бисмарк, Маршалл фон Биберштейн и смуглый пресс-атташе Фитцрандольф, который по своей внешности и вкрадчивым манерам напоминал арийца не более чем персидский принц. По моим оценкам, наибольший интерес из этой троицы мог представить Маршалл; Бисмарк казался мне излишне деловитым, а Фитцравдольф — скользким. Мы договорились с Отто, что я не буду строить из себя попутчика нацистов, мне вряд ли удалось бы убедительно сыграть эту роль. Перед немцами я решил выступить как англичанин, убежденный в том, что достижение взаимопонимания с Германией, включая определенные уступки ей, служит долгосрочным интересам Британии. Представим себе на минуту, что бы произошло в случае претворения подобной политики в жизнь. Скорее всего во всем мире, за исключением Британии и Германии, возникли бы страшноватые условия существования. К этому, конечно, вела такая политика.

Прошло несколько недель, и Тэлбот решил, что мне лучше отправиться вместе с ним в Германию. Когда я доложил об этом Отто, тот окинул критическим взглядом мою одежду.

— Для Англии она еще может сойти, — заявил он, — но в Берлине к внешнему виду относятся более придирчиво.

Поэтому мы завершили нашу встречу в магазине «Остин Рид». Увидев меня выходящим из примерочной в синем костюме, светло-сером плаще и черной фетровой шляпе, Отто энергично хлопнул себя по бедру. По его заключению, я выглядел безупречным дипломатом.

В Берлине мы первым делом направились в Министерство пропаганды. Визит этот разочаровал меня и даже несколько озадачил. Мы главным образом общались с неким Фогтом, отношения с которым у меня никак не складывались. Этот немец прожил какое-то время в Соединенных Штатах и бегло говорил по-английски с американским акцентом. Не думаю, чтобы он был убежденным нацистом; он показался мне беспринципным человеком, заботящимся только о собственной карьере. Этакий вульгарный пройдоха. Но больше всего тревожило меня то, что Тэлбот вроде бы собирался обратиться к Фогту с просьбой о финансовой поддержке. Отправляясь в Берлин, я представлял себе, что мы получим деньги от местных фирм, вовлеченных в англо-германскую торговлю и посему заинтересованных в ее развитии. Брать же деньги у Министерства пропаганды было гораздо опаснее. Одно дело, если это министерство поможет нам установить контакты с торгово-промышленными кругами Германии, и совсем другое — оставить кошелек в руках Фогта и тем самым предоставить ему возможность диктовать политику нашей редакции. Думая о своем будущем, я вовсе не желал, чтобы мне приклеили ярлык нациста или кого-либо еще; подобная опасность, с какой бы стороны она ни исходила, могла погубить меня в любой момент. Как явствует из дальнейшего повествования, обстоятельства спасли меня буквально в последнюю минуту. И вот каким образом.