Юрий Кобаладзе - Я шел своим путем. Ким Филби в разведке и в жизни

Увольнение Филби не прошло незамеченным, вся история постепенно раскручивалась и, главное, приобрела политическую окраску, дав козырные карты лейбористской оппозиции, не упускавшей случая, чтобы щелкнуть по носу своих оппонентов.

И в 1955 году после публикации Белой книги о деле Берджесса — Маклина в парламенте разразился оглушительный скандал о «третьем человеке» — Киме Филби, он попал в эпицентр невиданного паблисити, пресса разрывала его на части…

Тогдашний премьер-министр Макмиллан, спасая честь мундира спецслужб, официально заявил, что не располагает доказательствами о причастности Филби к делу. Бедный Мак! Через несколько лет лейбористы все же сбили его с пьедестала делом о советском шпионаже, на этот раз раздутым: связью военного министра Профьюмо с проституткой Килер, которая — трепещите! — интимно общалась иногда с помощником военно-морского атташе Е. Ивановым.

Филби выстоял в борьбе нервов, блистательно сыграл роль оскорбленной невинности, возмущенной клеветой прессы и подлостью коллег.

В 1956 году не без подсказки друзей Филби (человек он был светский и не избегал лондонских салонов) респектабельный еженедельник «Обсервер» предложил ему место в Бейруте, где он и писал благополучно в газету несколько лет, не теряя контактов с тамошней резидентурой СИС (англичане так и не могли до конца поверить, что питомец истэблишмента может работать на Советы). Так продолжалось до января 1963 года, когда его выдал кагэбист-перебежчик.

Филби перебрался в Советский Союз, где раньше никогда не был, увидел своими глазами нашу жизнь и, наверное, не на шутку удивился. Открылась новая страница в эпопее Филби, менее романтическая, окрашенная всеми цветами нашего живописного быта и суровыми порядками секретной службы.

Нелегко привыкал Филби к новой жизни, многое раздражало его, нехватку друзей и живого воздуха ему пытались компенсировать развлечениями, поездками по стране, выписали ему английские газеты, за которыми он конспиративно ходил на главпочтамт, выделили и четырехкомнатную квартиру в старом доме, окруженном запущенными типично московскими двориками Освящая архитектура «коробок» и помпезные кирпичные строения номенклатуры вызывали у него неподдельный ужас). В общем, по меркам простого советского человека жил он вполне прилично, правда без собственной дачи, в отличие от многих его боссов, спустившихся с партийных небес. Получал приличную пенсию, если не ошибаюсь — 500 рублей. Никаких званий, как считают на Западе, не имел.

Неприхотлив был Филби, не жаждал он ни собственности, ни роскоши. Вполне хватало ему тихого уюта центра Москвы, заботливой женской руки, кухоньки с замысловатыми специями, соусами и горчицами, пластинок Шопена на старом проигрывателе.

Библиотеку свою он без особых трудов получил из Лондона: английские власти, блюдя священные законы собственности, не ставили палок в колеса и, кстати, свободно пускали в Москву его родственников.

На книжных полках стояли внушительные фолианты в сафьяне, не читать которые в начале этого века считалось так же неприлично, как разрезать рыбу столовым ножом: «История» Маколея, «История» Пипса, Босвелл о докторе Джонсоне, «История упадка и разрушения Римской империи» Гиббона, Томас Карлейль, Ренан, Геродот, Плутарх, Тацит, совсем забытые сегодня английские романисты XIX века Троллоп, Кингсли, Хоуп. К современным беллетристам Филби относился снисходительно, правда ценил своего друга и бывшего коллегу Грэма Грина (он навещал его, будучи в Москве); детективы, особенно о разведке, не читал — они вгоняли его в сон.

Жизнь в Москве постепенно входила в свою неумолимую колею.

Пришла любовь — Руфа, сотрудница научного института, красивая светлоглазая женщина, ставшая его женой.

С женами у Филби было непросто: с первой брак был фактически фиктивным, и они вскоре разошлись; вторая жена, Айлин, умерла, родив ему несколько детей; третья, Элеонора, разошлась с ним вскоре после его побега в Москву.

Что говорить, задохнулся бы без Руфы Ким от одиночества, он любил ее, верил ей до конца дней.

Вскоре решил он подвести итоги и написать мемуары — сложность невеликая с его легким пером и типично английским, горьковатым юмором — думал, наверное, что, как в доброй старой Англии, год работы — и книга выйдет в свет. Не тут-то было! Не так это было просто в стране, где всегда на страже армии штатных и нештатных идеологов, а тут еще признания в шпионаже в пользу вечно окруженной недругами державы! Где это видано? Где это слыхано? Какая разведка? Нет у нас разведки! Как у кота Бегемота: «Не шалю, никого не трогаю, починяю примус!»

И все же книгу он написал, но далась она трудно: пресс цензуры давил беспощадно.

И все же по тогдашним стандартам книга вышла быстро: в 1968 году в Лондоне, с предисловием маститого Грэма Грина, взорвалась сенсацией и несколько раз переиздавалась. Почему в Лондоне? Да потому, что пробивали книгу как «активное мероприятие», разоблачавшее британские спецслужбы, иначе кто бы дал санкцию? Ким сумел сохранить в книге некую объективность и не опустился до уровня партийной печати, умевшей гоняться за ведьмами. Но, конечно, он не написал и четверти того, что хотел, а жаль…

Казалось бы, любой истинный патриот Отечества тут же повелел бы перевести книгу на русский — ведь не в Англии же искать почитателей! — переводите, чтобы видели граждане, какие герои трудятся за кордоном, чтобы гордились, чтобы военно-патриотически воспитывались. Но тоталитаризм не просто туп, он обладает поразительной, совершенно уникальной способностью подрезать сук, на котором сидит, доводить свои и без того скудные духовные силы до полного нуля. Впрочем, не только тоталитаризм.

Забота о чистоте мозгов своего народа, который не следовало отвлекать от доения коров, токарных работ и выполнения плана и тем более наводить на мысли о разведывательной работе в мирное время (с войной, слава Боту, хоть немного было ясно благодаря Штирлицу), задержала перевод на годы.

А дальше — тишина, как говорил принц Гамлет. Новокунцевское кладбище:

Будто о Филби написал английский поэт Рупер Брук:

Дитя своего времени, кровавого, путаного великого XX века.

Михаил Любимов

Перевод М.Ю. Богданова

Руфина как-то сказала мне, что я должен всегда мыть руки после того, как держал деньги. Ее мягкий приказ перенес меня лет на 55 во времени и примерно на полторы тысячи миль в пространстве — в Кемберли, графство Суррей, где под присмотром бабушки проходило мое детство с 3 до 12 лет.