Юрий Кобаладзе - Я шел своим путем. Ким Филби в разведке и в жизни

Итак, вы с женой оба приговорены к журналистике пожизненно. Несмотря на упорные слухи о сотрудничестве с АПН, я стряхнул газетную пыль со своих ног в ту самую ночь, когда не без спешки покинул Бейрут, и с тех пор целиком посвятил себя своей истинной профессии. Я снова женился, как и ты, тоже на рыжей женщине с взрывным нравом, хотя за семь лет (никак не меньше!) нашей супружеской жизни взрывы были редкими и очень, очень короткими. Она, вопреки сообщениям, вовсе в прошлом не переводчица, а редактор из Академии Наук. Теперь она уже довольно прилично владеет английским, но еще далеко не на переводческом уровне. Тем не менее ей двавды неожиданно пришлось переводить мой русский на русский, понятный несколько озадаченной аудитории. Не знаю, хвалюсь ли я или принижаю себя, говоря, что ее мать на десять дней моложе меня! Во всяком случае, могу сказать с уверенностью, — как, надеюсь, можешь сказать и ты, — что закат моей жизни — золотой!

Как я понимаю, спектакль с Гиннессом рассказывает о моей жизни в Советском Союзе. Удивительно, что такой актер, как Гиннесс, позволил себе пойти на явную фальшивку, явную потому, что никто, даже мои дети, ничего не знают о моей жизни. Собственно, год для меня начинается где-то в середине сентября, когда все мои коллеги возвращаются из летних отпусков. Я упорно тружусь до середины мая, лишь с двухнедельным перерывом в январе или феврале, который я провожу в более южных краях, в Советском Союзе или за его пределами. Затем в середине мая, как правило, отдыхаем положенные 24 дня в санатории в Крыму. Нас селят в номере «люкс» (в моем возрасте это, вероятно, позволительно?), и доктора теперь уже знают, что мы парочка психов, которые не любят быть объектом внимания медиков. А потому они оставляют нас в покое, и мы вволю катаемся на катерах наших коллег-пограничников. Потом — назад, в Москву, на несколько недель спазматической работы, которая зависит от присутствия или отсутствия коллег. Конец лета мы проводим в той или иной дружественной стране, частично — у воды (у моря, озера или реки), частично — в горах. Никаких ограждений вокруг нас не устраивают, просто мы шагаем осторожно, ставя одну ногу впереди другой. И наконец, с сентября все начинается сначала.

Теперь о твоем предложении. Мне, конечно же, надо пропустить его через «машину», которая в надлежащее время, возможно, выдаст ответ. Несколько лет назад было сделано приблизительно такое же предложение, и ответ был — категорическое «нет». Ты, может быть, помнишь тот случай: телепередача обо мне, приведшая к бешеной сваре между Т-Р и стариной Челфонтом (кстати, последний в эти дни, похоже, водит весьма странную компанию — принцесса Ашраф, король Марокко Хасан, кто следующий?). Уже эти двое на пару в состоянии инсценировать вакханалию невообразимой продолжительности и разнообразия. В общем, наш резон тогда был, что Би-Би-Си пусть себе говорит что хочет, но мы в этом не участвуем. Изменились с тех пор подходы или нет, я могу только догадываться. Лично я считаю, что на данный момент достаточно выставлялся, хотя, в общем-то, мне это безразлично. Куда серьезнее отношусь к, по-видимому, неизбежному обвинению в том, что все, о чем бы я ни говорил или ни писал, продиктовано моими коллегами. Безусловно, есть вещи, которые я не могу, да и не стану обсуждать. Но, обременный годами, почестями и более сложным грузом богатейшего материала, я достаточно опытен, чтобы самому решать, что именно можно обсуждать, а что нельзя, и, главное, как обсуждать. Поверишь ли ты этому или нет, твое дело. Но у меня нет оснований вводить в заблуждение старых друзей, в честности которых я не сомневаюсь. Лживые сукины дети — другое дело!

Итак, Эрик, скоро ты примешься за мемуары среди коров и садов Нормандии. Даже при прочих равных условиях — а таковых наверняка не предвидится — я сомневаюсь, что когда-нибудь смогу навестить тебя там. Наиболее известная продукция в этой области вызывает у меня сильнейшую аллергию вплоть до (прошу прощения) рвоты — даже в такой замаскированной форме, как кальвадос. Эта недееспособность много раз ставила меня в весьма неудобное положение в обществе — вспомнить хотя бы ливанцев, которые так гордятся своими зловонными яб-ми. Любое «по-нормандски» бросает меня в дрожь, а с начала сентября и далее я не могу зайти в московский овощной магазин или крытый рынок из-за того, что могу описать лишь словом смрад. Тут, должно быть, действует некая темная генетическая сила, ибо единственный из известных мне аллергиков на то же самое — это моя младшая сестра, которая, как и я, не терпела их в доме. Похоже, я снова заплыл куда-то не туда, поэтому резко меняю тему и пожелаю тебе и твоему семейству всего наилучшего — пока в Йоркшире, а затем на земле твоих предков.

Всегда твой, пока прочный,

Ким

Р.S. Возможный компромисс по поводу твоего проекта приходит мне на ум, но лишь такой, который вряд ли может стать самостоятельным поводом для твоего визита в Москву, — это можно вмонтировать в приезд с более серьезной целью. Я имею в виду возможную беседу, во время которой мы могли бы поговорить более или менее свободно в предусмотренных рамках, а затем ты смог бы облечь это в форму собственных размышлений. В этом случае — технически — ответственность нес бы ты, а не мои коллеги и не я. Возможно, стоит подумать. Возможно, нет.

Р.S. Ты написал «Форель» с маленькой буквы. Ай-яй-яй!

«Дейли телеграф»

Ричард Бистон

12/ 24Садовая-Самотечная, кв. 54

Москва

17 ноября 1979 года

Дорогой Ким!

Учитывая нынешний интерес всей. Британии к «делу Бланта», хочу попросить тебя о комментарии, хотя и понимаю, что твое согласие маловероятно. Если более конкретно, то мне хотелось бы услышать от тебя хоть что-нибудь о самом Бланте и твое мнение о том, как эта тема трактуется в Британии, в частности о лишении его рыцарского звания и о том, что советские переводчики называют на своем несколько причудливом английском «шумихой».

Я обещаю рассматривать любой твой письменный ответ как приватный, если ты сам не выделишь в нем какую-то часть, которая может быть опубликована. Хочу также поблагодарить тебя за твой вклад в успех Года «Дейли телеграф»! Смотри вырезку.

Я не знаю, в какой мере твое вмешательство помогло нам обрести крышу над головой, но буквально спустя несколько дней после нашей встречи все стало возможным. Так или иначе, я чрезвычайно признателен тебе за участие, и отныне мы обитаем в весьма элегантной квартире с высокими потолками, построенной немецкими военнопленными и из хитрой механики оборудованной лишь (я надеюсь) настенными часами с громким перезвоном. Было бы чудесно, если бы вы оба зашли к нам как-нибудь повидаться по-семейному.