Всеволод Стратонов - По волнам жизни. Том 1

Рауш разъезжал со своим правителем канцелярии по городу и выступал на митингах. В ту пору было принято, как и при второй революции, во всем находить провокацию власти.

Приехал Рауш фон Траубенберг на митинг, собравшийся на Армянском базаре. Слушает — бранят администрацию за провокацию. Губернатор поднялся и говорит митингующим кинто (грузинским простолюдинам) [463]:

— Вам все говорят о провокации… Но посмотрите на мои глаза! Разве они похожи на глаза провокатора?

В толпе захохотали:

— Ва! Смотры, пожалыста, ево глазы!

— Какой красывый глазы! Скажы, пажалыста!

«Его глаза» в «глазах власти» порядочно скомпрометировали барона Рауша. Он вскоре должен был покинуть свой пост [464].

Но по мере того, как крепла власть в России, становилась тверже и власть на Кавказе. Правда, террористические акты не прекращались, но они становились более редкими.

Одним из серьезнейших актов террора, уже в 1906 году, было убийство начальника штаба Кавказского военного округа генерала Грязнова. Он считался душой военной оппозиции, настаивавшим пред графом Воронцовым-Дашковым на энергичных мерах. Генерала подстерегли на Барятинском подъеме и бросили в него бомбу. Грязнов был смертельно ранен. Но и убийцу — кажется, его звали Джорджиашвили — догнали казаки, когда он бежал чрез Александровский сад [465], и прикончили [466].

Позже, уже во время большевизма, сцена убийства Грязнова воспроизводилась в кинематографах. Фильм этот демонстрировался и в Москве [467], а на рекламных плакатах убийца восхвалялся, как партийный герой.

Убитый Грязнов оказался сильнее живого. Убийство это переполнило, наконец, чашу мягкосердия престарелого главы кавказской власти. Борьба с террором и революцией повелась энергичнее, и это дало свои плоды.

Высших учебных заведений на Кавказе тогда еще не было. В средней же школе зеленая молодежь, почти сплошь состоявшая из грузин и армян, принимала в революционном движении и в терроре деятельное участие. Ученики волновались, собирались на революционные митинги и по отдельным школам, и совместно.

Объектами террора стали, конечно, нелюбимые учителя. Их ученики держали в постоянном страхе, и к этому были основания. Произошло несколько случаев убийств и поранений гимназического начальства. Учениками были убиты инспектор гимназии Иванов в Баку, учитель математики Храпко в Эривани, инспектор городского училища Прокофьев в Тифлисе… Были насквозь прострелены директора гимназии и реального училища в Кутаисе — Леонтьев и Глушков [468]… Был избит палками на Армянском базаре в Тифлисе учитель физики Мелик-Ахвердов, сошедший после этого с ума и вскоре умерший… Бывали случаи, когда во время экзамена или спрашивания уроков ученики показывали преподавателю из-под полы револьвер. Учителя бледнели — где уж здесь ставить неудовлетворительный балл.

Попечитель учебного округа М. Р. Завадский растерялся и испугался. Совершенно не показывался в учебных заведениях, а управлял округом из кабинета, подставляя под расправу подчиненных педагогов. Последние делали из примера начальства соответственные практические выводы.

Появились среди педагогов учитывающие момент. Либеральничали, заискивали перед учениками. За это они получали от учащихся овации и, как люди «тактичные» и «умеющие ладить с учениками», — продвигались по службе.

Под конец стали говорить о необходимости заменить М. Р. Завадского другим лицом. Мне к этому вопросу пришлось иметь прикосновение, о чем скажу дальше. Но его уход состоялся много позднее, и заменен он был не слишком удачно.

Директор коммерческого училища Я. О. Сватош показывал мне полученную от учеников анонимную записку: «Убьем! Не пожалеем для вас „бомбию“!»

На письме была нарисована разрывающаяся «бомбия» и гроб.

Бурлила революцией и провинция. В Баку было не лучше, а иногда даже хуже, чем в столице Кавказа, и по остроте террора, и по взаимной резне татар и армян. Армяно-татарская бойня разрослась в Елисаветпольской, в Бакинской, а отчасти и в Эриванской губерниях. В Тифлисской и Кутаисской губерниях посоздавались красные десятки и сотни, грабившие помещиков и нападавшие иногда на представителей власти. В Черноморской губернии не было заострения национального вопроса, но там грузинские деятели пытались создать чисто революционное движение. В Сочи, например, они захватили власть в городе, но, когда подошел к Сочи миноносец, революционеры в полной панике бежали в горы.

В районе военно-народного управления, заселенного горскими народами — мусульманами, было много спокойнее, особенно в Дагестанской и Карсской областях. Здесь революция отражалась только в одних городах.

Батумская область была под сильным влиянием соседней, наиболее мятежной, Кутаисской губернии, и гурийцы с мингрельцами вносили революционный дух в среду родственных им по крови мусульман-аджарцев [469], особенно же в рабочую среду Батумского порта.

Под таким же влиянием мингрельцев и имеретин [470]находился и Сухумский округ. В нем революционная вакханалия сильно разыгралась. Доходило, например, до того, что в Гудаутах местная полицейская стража, во главе с начальником участка Гавриловым, сама ходила с красными флагами по городу. В Самурзакани полицейский чиновник Кежерадзе сдал оружие полицейской стражи революционерам. В самом же Сухуме образовался центр по искусственному огрузиниванию этого округа, коренным населением которого являются абхазцы, но не грузины. Для этого прежде всего надо было парализовать русское влияние. Здесь действовала русофобская тройка: епископ Кирион, впоследствии удаленный властью из округа, но ставший при второй революции выборным экзархом закавказской церкви; слышал я, что под конец он застрелился, будто бы удрученный развившейся у него, не подходящей для высшего церковного лица, болезнью [471]; затем — городской голова князь Н. К. Тавдгиридзе и еще высший представитель административной власти начальник округа князь Л. Г. Джандиери, впоследствии удаленный со службы в результате моей ревизии.

В Закатальском округе было бы относительно спокойно, если б не состоялся перевод сюда морского батальона, составленного из мятежных матросов Черноморского флота. Батальон этот принес в чуждые ему горы свой матросский революционный дух.

Таким образом, на Кавказе, не считая казачьих областей, смешивались в одно: чисто революционное движение эсеровского характера; зачатки большевизма, вносимого социал-демократами; застарелая национальная распря между армянами и татарами; антирусский сепаратизм, по преимуществу картвельский (грузинский) сепаратизм; пользовавшийся смутой чистый бандитизм.