Всеволод Стратонов - По волнам жизни. Том 1

И Главный комитет в пленуме, и наместник утвердили наш план. Но в Петербурге, в Министерстве народного просвещения, он вызвал немалое смущение. Указывалось на то, что в России таких высших школ еще не бывало. Тем не менее в течение двух-трех лет, пока я еще руководил организацией этой высшей школы, наш план проводился в жизнь; после же моего ухода с Кавказа, при новых деятелях, отказались от смешанного типа, а организовали под конец обыкновенный университет.

В процессе изучения структуры других высших школ я обратил внимание на цюрихский политехникум [602], где в числе около десяти разных факультетов был и военный факультет. Подобные же факультеты существовали в нескольких высших школах Америки, в Японии, но более нигде. У меня был большой соблазн поднять такой же вопрос и в нашей высшей школе, но при настроениях той эпохи это повлекло бы за собой не только провал мысли, но и обвинение в государственной измене… Свою идею я осуществил гораздо позднее, в 1919–1920 годах, при организации Туркестанского университета, хотя и без достаточно успешного результата. В настоящее же время сочетание гражданского и военного образования перестало быть редкостью.

Финансовая комиссия была возглавляема тифлисским городским головою князем В. Н. Черкезовым, но фактически все пришлось опять вести мне [603], и в военно-народной канцелярии наместника было сосредоточено по ней все делопроизводство.

Быстро выяснилась вся неискренность кавказской общественности, когда от разговоров перешли к делу. Пожертвования шли скудно и туго. Больше всего жертвовали из своих скудных средств чиновники. Затем, ввиду моего участия в этом деле, проявили старание начальники округов военно-народного управления, собирая с темных горцев, конечно, путем принуждения, полтинники и двугривенные.

Но вся почти буржуазия и интеллигенция, как грузинская, так и армянская, от пожертвований отказывались. Ничего не жертвовали и бакинские нефтяные крезы.

Всему денежному делу я придавал самую широкую гласность, печатая скрупулезные отчеты о поступивших пожертвованиях в официальной газете «Кавказ» [604]. Эти отчеты постоянно проверялись ревизионной комиссией, а кроме того я в печати объявил, что каждому желающему всегда будут открыты книги и дела для осмотра, так как денежное дело у нас ведется при полном свете дня.

Этим предложением воспользовался, как уже говорилось, только один А. Бабов.

И тем не менее, хотя никаких сомнений в правильности денежного делопроизводства ни у кого не возникало, крупных пожертвований не было. Ни кредитные учреждения, ни городские управления не передавали обещанных пожертвований, тех самых, о которых князь Туманов не переставал шуметь, как об уже находящихся в распоряжении организационного комитета.

Надо заметить, что и сам граф Воронцов-Дашков не пожертвовал на это дело ни одного рубля из своих многих миллионов.

Тогда, чтобы подогреть общественный интерес к нашему делу и увеличить денежные средства комитета, я надумал устроить грандиознейший, никогда не бывавший еще в Тифлисе, бал. Он надолго затем оставался в памяти Тифлиса под названием «политехнического бала».

Взял я наибольшее из имевшихся в городе помещений — все залы «Артистического общества» на Головинском проспекте [605]. К декорированию зала были привлечены едва ли не все тифлисские художники, во главе с О. И. Шмерлингом. Они не только бескорыстно исполнили труд декорирования и постройки разных художественных киосков, но и пожертвовали для беспроигрышной лотереи несколько десятков своих картин. Такое же бескорыстное участие принял и музыкальный мир, во главе с Н. Д. Николаевым, впоследствии — директором Тифлисской консерватории. Несколько десятков дам патронесс стали собирать пожертвования для лотереи.

Организация эта отнимала у меня много времени и труда, затрачиваемых сверх службы. Но у нас не прощали бескорыстной идейной работы, и около этого дела тотчас же породились злословие и клевета.

Как-то мне говорит И. В. Мицкевич, испытующе вперив в меня сквозь очки свой взор:

— Наместнику донесли, что вы истратили на устройство бала весь капитал, собранный пожертвованиями. Правда ли это?

— Как же я мог растратить эти деньги, когда они находятся на текущем счету в Государственном банке, а счетом этим распоряжаетесь вы — посредством чеков. Без вас, Иустин Васильевич, я не могу взять и копейки!

Его взгляд стал вдруг приветливее.

— Я тоже так думал и говорил об этом графу.

— Действительно, я уже затратил на организацию бала значительную сумму. Однако, — исключительно мои личные средства!

Через день меня дружески предупреждает тифлисский губернатор:

— Знаете ли, во дворце кто-то ужасно интригует против вас, — по поводу бала. Мне сегодня говорит графиня Воронцова-Дашкова:

— Это какое-то безобразие затевается у вас в городе — с политехническим балом! Говорят, что там голых женщин будут показывать!

— Имейте в виду, — продолжал губернатор, — что во дворце такое враждебное настроение к балу, что никто не придет. Как бы не испортили вам все начинание!

Делать нечего, надо брать быка за рога. Звоню во дворец дежурному адъютанту:

— Попросите графиню принять меня.

Ответ:

— Графиня примет вас завтра в одиннадцать утра.

Надо ее поймать на чувствительной струнке.

— Графиня, я слышал, что вам неверно доложили о предположенном бале.

Рассказываю ей всю программу.

— Было бы очень желательно, чтобы университет был открыт именно во время управления графа Кавказом. Это будет таким памятником времени, когда вы и граф стояли во главе Кавказа, который и время не сотрет. Вот почему я употребляю все усилия, чтобы и самый университет и предназначенный для сбора на него средств бал удались, как можно лучше.

Суровое выражение лица старухи становится приветливее:

— Да, это хорошо… Но сам граф на балу ни в каком случае не будет!

Она решает за наместника…

— Как жаль! А вы, графиня?

— Я посмотрю… Постараюсь, если смогу!

Она, однако, не приехала, но прислала от семьи свою невестку, молодую графиню Варвару Давыдовну [606].

Новое известие:

В связи с разговорами по поводу предстоящего бала в военных кругах Тифлиса была пущена мысль, что самое устройство кавказской высшей школы есть акт государственной измены против России. По этому поводу открыто называли Мицкевича, Петерсона и меня — изменниками. В особенности такие разговоры обострились в связи с предстоящим балом, и можно было ожидать бойкота со стороны военных, если не худшего какого-либо эксцесса.

Я увидел необходимость найти какое-либо лицо, высоко авторитетное в военном мире, чье участие в нашем деле парализовало бы эти нелепые разговоры и переменило бы настроение военных кругов.