Всеволод Стратонов - По волнам жизни. Том 1

В ответе я указывал, что с формальной стороны начет неправилен, ибо я не мог бы гарантировать определенного дохода, если мои условия не были полностью приняты. За руководство же типографией я взялся лишь после того, как Петерсон, со ссылкой на наместника, мне заявил, что никто же меня «не станет душить», если, при неприятии моих условий, типография не доработает намечавшейся суммы.

По поводу же главного основания для начета — взгляда на этот предмет ученого бухгалтера Сиверса, я высказал, что никто не может взгляды Сиверса истолковать лучше, чем сам Сиверс, почему я передал все дело на его заключение. В своем же письменном заключении, которое я в нотариальной копии посылал в канцелярию, Сиверс определенно признал правильным мой способ исчисления стоимости шрифта и неправильным способ исчисления ревизионной комиссии.

Более того, я передал этот же вопрос на заключение известного российского авторитета по бухгалтерии и директора популярных бухгалтерских курсов в Петербурге М. В. Побединского. Этот последний дал письменное заключение, вполне совпадающее с заключением Сиверса, и его письмо я также послал в канцелярию.

Опровергнув так основания, на которых был построен начет, я написал, что все это явилось следствием нарушения элементов служебной этики, выразившегося в поручении подчиненным ревизовать своего начальника. Вторым же следствием этого нарушения явилось возникновение клеветы о будто бы произведенной мною растрате типографских сумм, попавшей даже и в столичную печать. С газетными клеветниками, писал я, справлюсь я и сам, но я прошу Петерсона сообщить мне, кто занимается распространением клеветы в канцелярии, — для того, чтобы эти лица понесли наказание по суду.

Нечего и говорить, что после этого письма, осветившего в глазах тифлисского общества характер поведенной против меня кампании, Петерсон стал моим окончательным врагом.

Ссылка на газетных клеветников имела под собой такое основание:

В Петербурге я навестил бывшего тифлисца Н. А. Блатова, преподавателя коммерческого училища, который в свое время помог мне наладить счетоводство по организации политехникума. Он, между прочим, говорит:

— Видно, что вы расстались с Тифлисом в очень острых отношениях — судя по газетным заметкам.

— Каким заметкам?

— Да — в «Биржевых ведомостях»!

— Что именно?

Он замялся.

— Говорите, пожалуйста, откровенно!

— Будто… у вас недостача сумм оказалась.

— Ради бога, когда и где это было напечатано?

Он дал руководящие указания. Две заметки на эту тему были напечатаны месяца полтора назад [681].

— Спасибо, что сказали. Я об этом и не подозревал.

— А я думал, что вы знаете.

«Биржевые ведомости» были тогда одной из самых распространенных в России газет, если только не самой распространенной.

Иду в редакцию, прошу дать мне пересмотреть газету за истекшие месяцы.

Действительно, нахожу две заметки, через неделю одна после другой. Кавказский корреспондент газеты сообщает, что обнаружилась растрата 18 000 рублей в типографии канцелярии наместника, подотчетных вице-директору Стратонову.

С трудом сдерживая волнение, иду к редактору. Посылаю доложить о себе как о бывшем редакторе газеты «Кавказ». Время неприемное, и редактор Бонди принимает неохотно, с кислой миной.

— Вот почему я вас беспокою! Вы два раза напечатали обо мне заметки, являющиеся чистой клеветой. Какие заметки? Вот они! Вы, как опытный редактор, не хуже меня знаете, какие последствия это повлечет по суду для редактора, то есть лично для вас!

Бонди побледнел, насторожился.

— Но, с другой стороны, в качестве бывшего редактора газеты, я и сам хорошо знаю, как нас подводят корреспонденты. Для меня ясно, что лично меня вы не знаете, о моем существовании вы до сих пор и не подозревали, а потому, конечно, я не могу думать, что с вашей стороны это был личный выпад против меня.

— Конечно, конечно!

— Поэтому раньше, чем обратиться к прокурору, я предоставляю вам возможность покончить дело мирно. Вы должны напечатать опровержение и извинение в том же месте газеты и таким же шрифтом. Для этого даю вам два дня срока.

— А вы… где вы служите?

— Теперь я — чиновник особых поручений Министерства финансов. Вы сами понимаете, — засмеялся я, — что премьер-министр граф Коковцов не взял бы к себе чиновником для особых поручений человека, растратившего казенные деньги!

— Да, да! Конечно…

Бонди вызывает звонком кого-то из старших сотрудников:

— Скажите, наш корреспондент на Кавказе — надежный?

— Вполне и безусловно!

— Это и видно! — рассмеялся я.

Бонди тогда просит:

— Подождите, пожалуйста, только до завтра! Я наведу справки.

— Хорошо, но не позже!

На другой день я пришел к нему в сопровождении племянника [682], служившего в Казани секретарем прокурора палаты.

Его судебная фуражка ужасно смутила Бонди. Он все время на нее косился.

— Итак?

— Да, да, конечно! Мы напечатаем опровержение. Какой текст вам угодно?

Я дал свой текст, предоставив Бонди приписать извинительную часть. На другой день все это было напечатано в «Биржевых ведомостях» [683]. Инцидент был исчерпан, но опровержение было кстати, потому что многие из знавших меня обратили внимание на эти заметки.

Моя отповедь Петерсону по поводу начета оставалась полтора года безо всякого отклика. Ясно было, что обозлившийся и горячий нравом Петерсон стал бы немедленно против меня действовать, если бы мог. Но что-то ему мешало. Вероятно, Воронцов-Дашков, прочитавший мою отповедь, не позволил продолжать преследование. Убежден, что не позволил бы его и заменявший наместника генерал Шатилов. Надо было ждать.

Действительно, на Кавказе произошли перемены. Ватаци был уволен, и на его место попал помощником наместника по гражданской части Петерсон. Вскоре был уволен и Шатилов. Его заменил, в должности помощника наместника по военной части и заместителя наместника, генерал Мышлаевский, на Кавказе человек новый и с кавказскими делами и отношениями совершенно незнакомый, а потому вынужденный смотреть глазами Петерсона.

Осенью 1913 года, когда я уже служил в Твери, получаю переписку из Государственного банка. Заменивший отсутствовавшего Воронцова-Дашкова генерал Мышлаевский пишет министру финансов, что я не доставил обещанного заработка по типографии в 18 000 рублей, каковая сумма ныне уменьшена до 16 000 рублей, посредством задержания принадлежавших мне сумм; на запрос, не пожелаю ли я выплатить эту сумму, я-де ответил только попыткой отделаться сложными объяснениями; ввиду этого наместник налагает на меня, в бесспорном порядке, взыскание в сумме 16 000 рублей и просит министра финансов, если б я отказался уплатить эту сумму сразу, производить с меня установленное законом удержание из жалованья в размере двух его пятых, переводя эти суммы в распоряжение наместника; при этом сообщается, что Тифлисская контрольная палата признала данный начет правильным. Государственный же банк прислал эту переписку для производства с меня взыскания.