Всеволод Стратонов - По волнам жизни. Том 1

Сразу это меня ошеломило, но я решил энергично бороться. Пошел посоветоваться со своим добрым знакомым — управляющим Тверской контрольной палатой Козловым.

— Позвольте, а где же здесь контрольный реестр?

— Как видите, нету!

— Так ведь без контрольного реестра, с точным указанием всего того, что было признано неправильным, Тифлисская контрольная палата не имела права утверждать этого начета. Вы имеете право протестовать и жаловаться.

Потребовал я по телеграфу от Тифлисской контрольной палаты этот реестр, указав, что я имею в виду его обжаловать государственному контролеру. Реестра не прислали, его не было.

Затем я отправил в Государственный банк заявление о том, что признаю сделанный начет совершенно незакономерным, немедленно обжалую его в Сенат и нисколько не сомневаюсь в том, что Сенат его отменит. Поэтому я просил производящиеся с меня вычеты пока оставлять на счетах банка, впредь до окончательного решения Сената, так как, если Сенат решит не в мою пользу, перевод взысканных денег потребует нескольких часов, а если решение будет в мою пользу, то вытребовать обратно деньги потребует несколько лет.

Последняя моя просьба была управлением банка удовлетворена. Канцелярия наместника протестовала, требовала немедленно переводить деньги, но ей отказали.

В Твери я обратился к считавшемуся лучшим присяжным поверенным известному местному общественному деятелю М. И. Шнейдеману. Это был действительно умный и ловкий человек. По счастью, уезжая из Тифлиса, я предусмотрительно захватил с собою — имея в виду производящуюся ревизию — все необходимые документы, на которых основывался мой отчет по типографии, оставив в Тифлисе их засвидетельствованные копии. Теперь наличие этих документов меня спасало.

— Ну и дело! — кряхтел Шнейдеман. — Чего только в нем нет? И типографская техника, и тонкости двойной бухгалтерии, и запутанные административные отношения…

Он составил жалобу в Сенат. Указывал, что закон точно определяет взаимоотношения между начальством и подчиненным, давая начальству право на всякие меры воздействия на подчиненного, в числе коих, однако, денежной ответственности подчиненного за убытки подведомственных учреждений не существует. Если бы, однако, принять и последнюю точку зрения, то Шнейдеман доказывал правильность моего отчета, освобождающего меня от взыскания.

Жалоба моя пошла в первый департамент Сената.

Было известно — меня об этом с разных сторон предупреждали, — что в Сенате с рассмотрением дел происходит большая волокита. Дела, подобные моему, рассматриваются в течение нескольких лет. Без сомнения, это учитывали и мои тифлисские друзья. Они не были настолько наивны, чтобы ожидать успеха в Сенате, но они предвидели возможность свести со мною счеты посредством затяжки. В течение нескольких лет я был бы не только обречен жить на уменьшенное почти вдвое жалованье, но, что того хуже, — наложенное на меня пятно помешало бы моему служебному движению, единственно в расчете на которое я согласился служить пока что контролером.

Следовательно, надо было ускорять движение дела. По этому поводу я стал время от времени ездить в Петербург — благо от Твери это было недалеко, — чтобы торопить и в Сенате, и в Государственном контроле.

В Сенате, в его первом департаменте, пришлось наблюдать картину достаточной бездеятельности. В его роскошном помещении, против памятника Петру Великому, собирались поздно, сидели на службе мало. Поймать ответственных лиц было делом нелегким; приходилось больше разговаривать с молодежью, с делающими здесь карьеру секретарями.

Посетил я товарища обер-прокурора, под наблюдением которого было мое дело. Он пожимал плечами:

— Что за странное дело!

Побывал я также и у обер-прокурора Добровольского, впоследствии, в качестве ставленника Распутина, ставшего министром юстиции, но под конец расстрелянного большевиками. Крупного роста, видный был он мужчина… Обещал мне по возможности ускорить дело, но обещал формально-любезно, по петербургской бюрократической манере.

В Сенате замечался немного домашний порядок: приходили туда при мне жены, сносились вещи для какой-то благотворительной лотереи… Но там царила изысканная бюрократическая вежливость. Справки давались с большой предупредительностью, так что я мог все время следить за движением дела.

В Государственном контроле, весной 1915 года, мне сообщили приятное известие: государственный контролер отказался поддерживать правильность сделанного на меня начета, о чем и сообщил Сенату. Это, в сущности, предрешало исход дела и парализовало ссылку тифлисцев на утверждение их шага контрольной палатой.

Главная же моя надежда на ускорение дела основывалась на том, что во главе первого департамента Сената стоял сенатор С. Б. Врасский, бывший старший председатель Тифлисской судебной палаты, хорошо знавший моего отца, когда он был членом этой палаты, мою семью, а отчасти и лично меня. Поэтому я и написал Врасскому с просьбой помочь ускорить рассмотрение дела, и моя просьба была им уважена.

Но скорость рассмотрения зависела не только от Петербурга, но и от Тифлиса, куда прежде всего Сенат отправил мою жалобу, со всеми документами, на заключение. Здесь дело и затормозили. Прошли все законные сроки и еще много времени, а дело там застряло. Сенат несколько раз напоминал, пока дело оттуда не вырвали. Характерно, что объяснения и заключения давал «за наместника» Петерсон, вероятно, скрывши все происходящее в недрах канцелярии, не докладывая Воронцову-Дашкову.

Вследствие этого пропало для меня еще около полугода, но все же осенью 1915 года я получил от С. Б. Врасского любезное письмо с извещением, что дело Сенатом рассмотрено, начет, сделанный на меня наместником, отменен, но что, согласно закону, проект сенатского указа отослан в Тифлис наместнику для предъявления последним возможных возражений, на что предоставляется месячный срок.

Поблагодарив С. Б. Врасского, я стал ждать. Но дело опять застряло. Проходит месяц, другой, третий, а указа все нет. Прождав еще две-три недели, я снова еду в Петербург.

В Сенате мне объяснили, что прошло уже более трех месяцев, как дело отослано заместителю наместника А. П. Никольскому, но что с тех пор о деле нет никаких вестей.

Обращаюсь к Никольскому. Он был очень груб, от непосредственной встречи уклонился, но все же по телефону я от него вырвал признание, что все дело задерживается в Тифлисе Петерсоном.

Воронцова-Дашкова на Кавказе более тогда не было. Он был заменен снятым с поста верховного главнокомандующего Великой войны великим князем Николаем Николаевичем. Однако Петерсон пока еще оставался на должности помощника наместника, но, с приездом новых людей, утратил прежнее значение.