Всеволод Стратонов - По волнам жизни. Том 1

В последующие годы Клоссовского постигла тяжкая личная катастрофа. Его ассистент Пасальский, будучи женихом старшей дочери А. В., благодаря своей влюбчивости, стал ухаживать за ее сестрой. Семейная драма, — Клоссовский счел нужным серьезно поговорить с женихом. В результате объяснения Пасальский, придя домой, пулей раздробил себе череп… Потрясенный Клоссовский заболел психически. Его увезли в Вену лечиться. Полагали, что ученая деятельность А. В. кончена. Но он поправился; хотя и с ослабленной работоспособностью, все же вернулся к профессорской деятельности [149].

Через некоторое время Клоссовского постигло новое испытание. Возмущенный, так же как и некоторые другие профессора, несправедливой реакционной мерой министерства, Клоссовский высказал по этому поводу протест на заседании совета университета. Его уволили за это со службы. Последние годы жизни Клоссовский жил в Петербурге, существуя частной работой [150].

Первая революция 1917 года принесла ему, уже тяжко больному, приглашение вернуться в Новороссийский университет — занять прежнее место профессора и директора физической обсерватории. Он мог только ответить:

— Мои земные счеты уже кончены!

Через три дня Александр Викентьевич скончался.

Мощная фигура, красивая большая голова с открытым, чисто русским лицом, и львиная грива русых волос. Уже самая внешность Николая Алексеевича Умова была подкупающая. И о нем сохранилось светлое воспоминание.

Он читал у нас теоретическую физику. Как оратор, Н. А., пожалуй, не захватывал, но содержание его лекций увлекало. И представлялось недоразумением, что в факультетской среде Умов не занимал высокого положения, которое ему принадлежало по праву.

Личные качества и одухотворенность привлекали к Н. А. большие симпатии. Чувствовался прекрасный человек, каким он, конечно, и был. Уже упоминалось об его попытке остановить студенческие беспорядки в 1889 году. Из всех наших профессоров сделал это он один… Разговаривая с ним в те минуты, я чувствовал, как у него болит душа за студенчество: он предвидел тяжкие последствия, которые действительно и произошли…

Вот еще факт, хотя и мелкий, но для Умова характерный. Известно, как профессора не жалуют студентов, не посещающих их лекций, и с человеческой точки зрения это понятно. Специализировавшись по астрономии, я не занимался теоретической физикой, а потому редко посещал лекции Умова. Настало время репетиций; Н. А. выставлял отметки, объявляя тотчас же о них аудитории. По списку дошла очередь до меня, а я как раз отсутствовал.

Умов говорит аудитории:

— Хотя Стратонов моих лекций и не посещает, но он усердно работает по другой специальности. Поэтому я ставлю ему высший балл!

Н. А. был избран в Московский университет. Здесь его научная деятельность и научная слава широко развернулись. Свидетельством о глубокой памяти, оставленной о себе Умовым, является прекрасное посмертное издание его трудов [151].

Лично он Москвою — по крайней мере, в первые годы — удовлетворен, видимо, не был. Мы встретились с ним несколько лет спустя на научном съезде в Петербурге, и он высказал:

— Не раз я жалел, что покинул Одессу. Там мне и жилось, и работалось спокойнее. А в Москве — столько интриг…

Федор Никифорович Шведов читал курс опытной физики. Уже пожилой, с окладистой седой бородой и с небольшой лысиной, со спокойным всегда лицом, — по виду — что-то патриархальное. В его преподавании чувствовалась некоторая вялость: надоело, должно быть, читать довольно элементарный курс. Экспериментатором Ф. Н. был хорошим, но за ним упрочилась репутация, будто он недолюбливает высшей математики. Блестящим лектором назвать Шведова было бы нельзя; все же он читал недурно. Особенными симпатиями среди студентов не пользовался, но в нем чувствовался сильный человек.

Возникли беспорядки 1889 года. Все профессора тотчас же прекратили лекции. Шведов лекции не прерывает.

Врывается в аудиторию студент еврей:

— Господин профессор, объявлены беспорядки! Я прошу вас прекратить лекцию!

Ф. Н. спокойно на него покосился:

— А я прошу вас выйти вон!

Смущенный студент мгновенно исчезает. Через несколько минут возвращается — уже в сопровождении целой кучи товарищей:

— Господин профессор, я снова прошу вас прекратить чтение!

— Господин студент, я снова прошу вас удалиться из аудитории!

Студент кричит:

— Товарищи!! Кто себя уважает, должен немедленно оставить лекцию! Все честные студенты должны к нам присоединиться!

Неохотно и нерешительно — большинство все же поднимается и выходит. Однако несколько студентов остаются, и Ф. Н. им дочитывает до конца. А с недалекой отсюда площадки несутся уже неистовые крики.

Впоследствии Ф. Н. Шведов стал ректором университета. Много души и энергии вложил он в постройку новых университетских зданий, особенно медицинского факультета. Эти здания до неузнаваемости преобразовали и украсили наш университет.

Невысокий, большеголовый, с круглым лицом, склонный к полноте. Кучерявые волосы обрамляют лысину, сквозь очки — добродушная улыбка. Таким остался в памяти мой первый учитель астрономии профессор Александр Константинович Кононович.

Среди студентов Кононович известной популярностью пользовался — не в качестве ученого и профессора, а в качестве обходительного человека. Свою обходительность со студентами Кононович проявлял в роли секретаря факультета, а эти обязанности он исполнял долго.

Кононович читал у нас все курсы по астрономии; других профессоров или приват-доцентов тогда не было. Преподавателем А. К. был слабым. Даром слова вовсе не обладал, и его лекции были неинтересны. Раньше, чем начать фразу, он некоторое время тянул: мэмэмэ… Студенты его поэтому прозвали — «мэкэкэ»… Теоретическую астрономию и небесную механику читал очень кратко и скучно — по конспекту. Научным авторитетом не импонировал.

Перейдя с юридического на математический факультет, я имел в виду перейти в дальнейшем в Институт путей сообщения. Поэтому, когда мы перешли на второй курс, я начал, вместе с моим другом Орбинским, практические работы по астрономии на обсерватории: это не противоречило моим планам.

Одесское звездное небо, однако, было — или мне так казалось — особенно увлекательным! Должно быть поэтической прелести ночного неба содействовало соседство моря. Одно дополняло другое! Начавши заниматься астрономией с практической целью, я увлекся этой наукой и посвятил ей большую часть своей жизни.

Кононович позволил нам сепаратно работать на обсерватории: однокурсникам эти занятия предстояли лишь через два года. У Кононовича целый ряд лет перед этим вовсе не было работающих учеников, и первое время он с нами возился довольно усердно. Начали мы с элементарных работ: определения цены деления уровня, сравнения хронометров, работ с теодолитом, измерения базиса и т. д.