Всеволод Стратонов - По волнам жизни. Том 1

При всей симпатии и уважении, которыми пользовался заслуженно В. Н. Лигин, ему нельзя не поставить в упрек выбора своего заместителя. Должно быть, впрочем, у него не было выбора…

Еще в мое время начал читать лекции, в роли будущего заместителя В. Н., приват-доцент Иван Михайлович Занчевский. Он сразу обратил на себя внимание слабой защитой магистерской диссертации, во время которой, однако, не академически резко возражал на деловую, но тяжкую для него критику Н. А. Умова. Ученого из Занчевского не вышло. Он не пользовался также симпатиями. Вечно почему-то озлобленный, придирчивый, с недовольным лицом… Человек с узким мировоззрением; и в ту пору сильный реакционер… Лектором Занчевский был также неважным.

Прошел длинный ряд лет. И вдруг — Занчевский стал выборным ректором университета. Это было незадолго до революции.

Встречаюсь со знакомым одесским профессором:

— Как это могло произойти?

— Если б вы знали, каковы были остальные кандидаты. Положительно, не на ком было остановиться… Занчевский хоть работать может.

Вскоре, однако, произошел разгром профессуры Новороссийского университета по обвинению в левизне. Был даже судебный процесс, и ректор Занчевский оказался на скамье подсудимых. Реакционер раньше, он теперь обвинялся в левой политике… Занчевский по решению суда был удален от должности.

Процесс этот неожиданным образом сделал И. М. Занчевского героем, «пострадавшим за правду». Он переехал в Петербург, где работал на частной службе.

Вспыхнула революция, и, как полагалось, Занчевский с триумфом был возвращен на пост ректора. Но дальше что-то с его ректорством не наладилось.

Были еще приват-доцент по механике, Хаим Иегудович Гохман. Этот с циничной откровенностью смотрел на свою службу как на доходный промысел. Мы, студенты, были, например, шокированы его неожиданным заявлением во время лекции по поводу сдачи им в книжные магазины для продажи своей диссертации по 4 рубля за экземпляр:

— Мне таки, положим, она ничего не стоит. Мне дали казенные средства на ее напечатание. Ну, а кто же об этом знает? Скажите, ну почему бы мне и не заработать?

Лектор он был нудный, но вечно носился с проектами прибыльных предприятий, связанных с его специальностью. Один из профессоров ему высказал:

— Бросайте, Хаим Иегудович, лучше преподавание в университете, а открывайте публичный дом!

Общий хохот. Гохман не обиделся. Под конец он открыл частную еврейскую гимназию, широко использовав для этого свое ученое звание.

Николай Дмитриевич Зелинский только начинал свою академическую карьеру в качестве приват-доцента по неорганической химии. Я был в числе вообще первых его слушателей.

Химия на математическом отделении была в пренебрежении; занимались ею только охотники. Н. Д. читал нам с большим увлечением, но преподавательский опыт у него только еще начинал вырабатываться.

Во время государственных экзаменов у нас не осталось времени для подготовки по химии. По просьбе товарищей я обратился к Зелинскому:

— Николай Дмитриевич, сократите программу так, чтобы мы могли подготовиться за одну ночь!

Он так и сократил.

На склоне своих лет я снова встретился с Н. Д. в Московском университете. Он был в эту пору маститым старейшиной университетских химиков, совсем седовласый. В этой среде Зелинский пользовался общим уважением и симпатией, а благодаря своим работам и большим авторитетом. Председательствуя на факультетских заседаниях, я нередко должен был его останавливать при увлечениях и отклонениях в сторону от вопроса, что нисколько не отразилось на наших весьма дружеских отношениях.

Ближе всех из однокурсников сошелся я с А. Р. Орбинским, В. Ф. Каганом и А. С. Оганджановым. Наши судьбы — четырех друзей — сложились весьма разнообразно.

Артемий Робертович Орбинский был человеком больших способностей. Он унаследовал их от своего отца. Этот последний был весьма популярен в Одессе как блестящий профессор философии. Ученость Роберта Васильевича была поразительная: например, помимо философии, он читал иногда лекции по математике, по химии и пр., знал что-то около восемнадцати языков. От Р. В. никогда не слышали слова «не помню»… Что он раз узнавал, запоминал навсегда.

Замечательно, что при всей своей талантливости Р. В. после себя почти ничего не оставил. Даже наши философы о нем лишь что-то смутно слышали… Печатных трудов было мало [155], школы учеников не создал. Прожил блестящим фейерверком — и сгорел…

Меня поразило своеобразное мужество Р. В. Он вдруг пришел к заключению, что его жизненная карьера должна быть закончена. Вышел в отставку — он был тогда директором Одесского коммерческого училища, — ликвидировал свои имущественные дела; библиотеку и свои рукописи передал, точно уже умерший, сыну Артемию. Затем поехал кончать дни свои у старшего сына — врача. Через полгода он действительно скончался.

Р. В. был оригиналом. Например, не позволил крестить своих детей, — и это в те времена!

— Вырастут, а тогда сами выберут себе религию по душе.

Безымянных детей — а их было восемь — долго называли семейными прозвищами: Ляля, Цуцик, Кица, Бобца, Боруня и т. п.

С этим положением дел плохо, однако, мирилась теща философа.

Подоспело открытие Суэцкого канала. Р. В. был командирован на торжество представителем России. Он выехал в Суэц вместе с женой. Этим воспользовалась теща и одним махом окрестила в православие всю восьмерку.

При таких условиях мой друг стал Артемием, вместо Цуцика.

Артемий уступал талантливостью отцу; все же был очень способный. Унаследовал он и отцовское оригинальничание. Например, много лет почему-то величал себя Артуром, а не Артемием. Венчаться поехал не в карете, как тогда водилось, а в вагоне конно-железной дороги, а по дороге читал несколько демонстративно не иное что, как Шопенгауэра. Прямо из-под венца, когда остальные участники свадебной церемонии поехали на празднество в дом родителей молодой, он отправился на астрономическую обсерваторию наблюдать протуберанцы, в чем не было решительно никакой экстренности. Без него и пировали.

Все же он был хороший человек, пользовавшийся в Одессе уважением.

Для науки, однако, он дал очень мало по сравнению с тем, что мог бы дать, — опять влияние наследственности. Оставленный при университете по кафедре астрономии, магистерский экзамен он сдал. Но дальше не пошел. Написать магистерскую, а тем более докторскую диссертацию у Артемия не хватало ни терпения, ни энергии. Благодаря этому, после смерти проф. Кононовича, будучи приват-доцентом по астрономии и естественным заместителем умершего, А. Р. кафедры не получил. Ее перехватил значительно более молодой, но практически весьма ловкий проф. А. Я. Орлов.