Всеволод Стратонов - По волнам жизни. Том 1

В научном отношении Глазенап не блистал. Давно уже он занимался только сниманием сливок в астрономии — легкой задачей измерения двойных звезд. Обыкновенно С. П. увозил на лето телескоп из университетской обсерватории в свое имение Домкино, в Лужском уезде, и там производил эти измерения.

Печатал он также популярные книги: «Кометы», учебник космографии; издал, между прочим, задачник, предназначенный для сельского хозяйства [218]; этот странный для астронома задачник объяснялся, вероятно, тем, что, состоя членом ученого совета Главного управления землеустройства и земледелия, он мог в этом ведомстве рассчитывать на распространение своего задачника.

Вообще же С. П. обладал большим умением проникать в высшие сферы, к великим князьям и пр. Примером этому служит уже рассказанная история с Абастуманской обсерваторией. В созданном им Астрономическом обществе — что С. П. надо поставить в безусловную заслугу — он не только сумел привлечь в члены много высокопоставленных лиц, но как-то еще смог выхлопотать ежегодное ассигнование в 1000 рублей из личных средств сначала наследника престола, а впоследствии императора Николая II, — для выдачи астрономических премий.

С. П. был типичным бюрократом, и удивительно, что он не сделал большей карьеры; очевидно, он иногда все-таки зарывался. В университете, на астрономической кафедре, он безусловно преобладал. Другие профессора астрономии, как превосходный теоретик А. М. Жданов и А. А. Иванов, были на втором плане, пока Иванову, в свою очередь, не удалось пробиться вперед.

Себя Глазенап выставлял ярым монархистом. После 1905 года он мне говорил:

— Ну, если моего государя затрагивают, я сам возьму ружье и выйду на улицу!

Сколько у нас было таких монархистов до первого испытания…

В астрономических кругах С. П. мало любили. Среди специалистов отношение к нему было скептическое — его обвиняли в использовании астрономии в видах личной карьеры. Наоборот, среди любителей астрономии, заполнивших Астрономическое общество, он был популярен.

Лично мы с ним были ряд лет в добрых отношениях. Он не раз прибегал к моим услугам. По его просьбе я писал хвалебную рецензию в «Новом времени» об его «Кометах». Затем я помог ему благоприятной рецензией об его учебнике космографии, распространению этой книги на Кавказе. Мою рецензию он разослал циркулярно по всем учебным заведениям России… И он меня часто наделял комплиментами… Но затем наши идиллические отношения прекратились.

Дело в том, что в 1896 году, когда ожидалось видимое в России полное солнечное затмение, публичной подпискою были собраны средства для отправки Русским астрономическим обществом экспедиции в Олекминск, главнейше для фотографирования солнечной короны. Исполнить это экспедиционное дело было предложено мне. Я служил в ту пору в военной обсерватории в Ташкенте. Местная военная власть на мою командировку согласилась, но в Петербурге доклад об этом деле был в руках И. И. Померанцева, враждовавшего с Глазенапом именно из‐за Астрономического общества после истории с Бредихиным, о которой выше было рассказано. Померанцев не преминул лишний раз свести счеты с Глазенапом тем способом, что добился запрещения мне ехать в эту научную экспедицию.

Вместо меня поехал Ф. И. Блюмбах, которому удалось получить прекрасные фотографии солнечной короны.

Но Блюмбах почему-то счел эти фотографии своей собственностью и целый ряд лет прятал их у себя, отказываясь их опубликовать. По этому поводу в Астрономическом обществе не один раз поднимался вопрос, заявлялся протест, упоминалось об этом и в актах ревизионной комиссии, но Глазенап, как председатель общества, не желая обострений с Блюмбахом, затушевывал возникавшие по данному поводу разговоры и неудовольствия.

Так прошло восемь лет. Фотографии солнечной короны все еще были научной тайной, и они рисковали устареть, а потому потерять значение.

Будучи в конце 1804 [219]года в Петербурге, я попал в очередную ревизионную комиссию общества и здесь энергично поднял вопрос о судьбе этих фотографий. В написанном мною по поручению комиссии докладе довольно резко подчеркивалась ненормальность такого положения, особенно в связи со вновь ожидаемым солнечным затмением, на которое опять должна была ехать экспедиция с помощью собранных по общественной подписке денег. Поэтому ревизионная комиссия рекомендовала принять на этот раз действительные меры к опубликованию результатов экспедиции.

Это возымело последствия. Общее собрание возложило на трех лиц, в том числе и на меня, осмотреть скрываемые до того Блюмбахом фотографии, и мы признали их превосходными. А года через два эти снимки, вместе с общим отчетом по экспедиции, хотя и очень поздно, но все же были опубликованы.

Однако С. П. Глазенап затаил на меня злобу как на автора доклада ревизионной комиссии, из которого для каждого так ясно выявлялось его бездействие по данному вопросу в течение восьми лет. Глазенап не преминул со мною свести счеты. Когда, вскоре после этого, совет Астрономического общества хотел присудить мне императорскую премию за труд «Études sur la structure de l’Univers» [220], Глазенап решительно воспротивился, выставив формальный и легко обходимый повод: небольшую просрочку с поднятием этого вопроса.

— На вас слишком сердится Сергей Павлович за ревизию! — говорили мне члены совета общества.

Я вновь встретился лично с С. П. уже во времена большевизма. Помня его монархические заявления, я ожидал от него соответственного отношения и к советской власти. Но я встретил его, в одном из учреждений Комиссариата народного просвещения, с видом искательного и почтительного чиновника, как будто он был в старом, царского времени, Министерстве народного просвещения. Он приехал хлопотать об издании органами комиссариатского издательства своих учебников и задачников.

Судьба над ним немного зло подшутила. Куда он к Комиссариате ни обращался, ему отвечали:

— Ваши книги — по астрономии? Тогда все это зависит от профессора Стратонова. Обратитесь непосредственно к нему!

Я заведовал в то время в научном отделе издательством, в частности же руководил астрономическим.

Тогда С. П. Глазенап был уже дряхлым стариком, утратившим свое былое бюрократическое величие. Он горько жаловался на советскую политику к ученым:

— Помилуйте, мне, профессору, вместо хлеба, дают по продовольственной карточке… овес! Как будто я лошадь…

Илиодор Иванович Померанцев всегда выглядел величественно. Мощная фигура, облеченная в военный мундир, с голубыми выпушками и белыми аксельбантами (он числился в Корпусе военных топографов [221]), правильные черты, густые черные усы на бритом лице. С легкой руки В. В. Витковского, его коллеги по военно-геодезическому поприщу, Померанцева прозвали Сириусом. Его величие особенно усилилось, когда он дослужился до генеральских погон.